Артисты симфонического оркестра Татьяна Лаврухина и Олег Киселев мне всегда были интересны. Их жизнь в мире искусства не ограничивается рабочим графиком и стенами филармонии. Пару можно встретить на художественной выставке, в зале библиотеки. Они играют не только в симфоническом, но выступают и в камерных оркестрах. Супруги-альтисты вместе со студенческой скамьи – учились у одного педагога в Казанской консерватории, у Семена Зеликовича Басовского. Недолго работали в Чувашском музыкальном театре в Чебоксарах, а в 1993 году переехали в Ульяновск и здесь осели. Я напросилась к ним в гости, чтобы познакомиться поближе.

– Вы приехали в Ульяновск в сложные времена, когда муж и жена старались не работать в одном месте, ведь если не выдают зарплату вовремя, то семья остается без денег. Как вы выкручивались в те годы?

– Было действительно тяжело, – рассказывает Олег. – Татьяна тогда занималась двумя маленькими детьми и кроме оркестра нигде не работала, а я со школьных лет играл на гитаре и устроился преподавателем в ДК железнодорожников. Как-то решил продать гитару. При- шел в детскую школу искусств №7 и, вместо продажи, устроился преподавателем по классической гита- ре. До сих пор преподаю там по совместительству. В 90-е годы все поддерживали друг друга кто как мог. Выручали друзья и родители, так вместе и пережили.

– За двадцать с лишним лет вашей работы сменилось много главных дирижеров оркестра. Как считаете, при ком оркестр был в лучшей форме?

– Не могу ответить на этот вопрос, потому что с каждым дирижером оркестр звучит по-разному. В октябре в Ульяновск приедут Владимир Альтшулер и Рашид Скуратов, – посетив оба концерта, в этом можно будет убедиться. Отдать предпочтение кому-то одному тяжело, хотя за одним дирижером оркестр идет с большей охотой, за другим – с меньшей. Но на концертах все музыканты оркестра прилагают максимум усилий, чтобы оркестр выглядел хорошо, независимо от того, кто стоит за пультом. Музыка провоцирует на то, чтобы выкладываться. И присутствие публики дает нам совсем другие ощущения, чем на репетиции. Когда мы выходим на сцену и видим ожидание в глазах слушателей, то уже не важно, какие у тебя отношения с дирижером и что ты о нем думаешь. Кстати, люди без специального образования очень тонко чувствуют халтуру. Они не слышат каких-то сбоев, нюансов и могут сказать лишь «нравится» или «не нравится». Вроде сомнительный критерий, но, воспринимая выступление в целом, эмоционально, они тонко чувствуют неискреннюю игру. Я в этом не раз убеждался.

– Вы начали работать в Ульяновске, когда оркестром руководил Николай Алексеев. Чем больше времени проходит с тех пор, тем больше о нем говорят как о выдающемся дирижере. Вы согласны с этим мнением?

– Это справедливо, – отвечает Татьяна. – Он очень глубокий музыкант и интересный дирижер, это величина мирового уровня. Не случайно, уехав из Ульяновска, он не исчез с музыкального горизонта, а руководил оркестром в Таллине, теперь работает в коллективе Юрия Темирканова, известен в России и за рубежом. Хорошо, что в наши первые годы работы узнавание симфонической музыки происходило с таким маэстро. Если вдруг он при- едет к нам, мы с удовольствием будем с ним работать.

– Вы оба много выступаете помимо «обязательных» оркестровых концертов. Это требование администрации филармонии или собственное желание?

– Сольные выступления администрация приветствует, но никто никого к ним не принуждает, – говорит Татьяна. – Это дело добровольное и зависит только от нашего желания. Например, когда три года назад начал работать абонемент «Вечерний Симбирск», первую литературно-музыкальную композицию готовили мы с Олегом, пианисткой Верой Корчевой, флейтисткой Натальей Борисовой, певицей Верой Чиркиной. Выступление сольное или в малом составе дает новый толчок – играешь другую музыку, испытываешь другие эмоции. Этот опыт полезен и для игры в оркестре, потому что, когда постоянно играешь в группе, чувствуя плечо товарища по пульту, иногда появляются автоматизм, успокоенность. Это духовики (исполнители на духовых инструментах: флейте, кларнете, трубе, валторне и т.д. – Ред.) не могут «спрятаться», каждый голос на слуху, они всегда остаются солистами. А в группах струнных инструментов никто не должен выделяться, ты не можешь проявить себя как солист. А с Олегом я стала играть, когда он начал сочинять песни, и ему хотелось сделать аккомпанемент бога- че, гитары ему было мало. И мне опыт исполнения неакадемической музыки тоже был интересен.

– За что вы любите свой инструмент? В чем красота альта, чем он хорош в сольном исполнении и что вносит в оркестровое звучание?

– Когда ко мне в класс скрипки приходят дети с родителями, я показываю им прелесть струнного инструмента, играя на альте. Альт – инструмент, чуть больший по размерам, чем скрипка, с более низким голосом. В оркестре это незаменимый инструмент, который заполняет «пустоту» в среднем регистре, как низкий женский голос альт или меццо-сопрано. Альт не такой яркий, как скрипка, – у него нет таких звонких верхов. Но он ближе к человеческому голосу, и есть в нем особая задушевность. В России альт вышел из оркестра благодаря Юрию Башмету. Он показал те альтовые качества звука, которые долго не использовались композиторами – поэтичность, необычайно широкое дыхание, вкрадчивый, пленительный звук. Прежде альт использовался для того, чтобы передать тревожность, затаенность, иногда гнусавость и некоторую противность. – В Пятой симфонии Шостаковича есть место, которое можно было отдать скрипачам, – добавляет Олег. – Но Дмитрий Дмитриевич отдал его альтистам, и музыканты, мучаясь, играют в невообразимо высокой тесситуре. Тем самым он добился нужного эффекта. Есть произведения без альтов – например, Немецкие танцы Моцарта. Но есть и произведения без скрипок, как Альтовый концерт Шнитке. В нем есть солирующий альт, группа альтов и другие оркестровые инструменты, кроме скрипок.

– Олег, недавно узнала, что Вы играете еще и на лютне. Вам мало альта и гитары?

– Лютня давно была моей мечтой. И я еще не играю, а только начинаю. Занимаюсь всего пару месяцев. Конечно, мне трудно, этот инструмент сильно отличается от гитары. Строй, количество струн – 19! – натяжение, расположение… Все не так. Но я уже освоил французскую табулатуру (систему записи, отличную от нотной. – Ред.). Лютня обманывает ожидания, и не только мои, как выяснилось. Думаешь – возьмешь ее в руки, и она зазвучит именно так, как ты представляешь. Но все оказывается совсем по-другому. Поэтому поездка в Муром на лютневую школу была для меня полезной: мне дали советы по освоению инструмента, по репертуару. Я очень благодарен организаторам этой школы – музыкантам ансамбля старинной музыки Canto vivo Андрею Чернышеву и Марине Беловой. Было бы здорово, если бы они при- ехали к нам на гастроли.

– Как считаете, на лютне надо играть только ту музыку, которую сочинили специально для нее, или переложения любых произведений?

– Мне попадались в интернете радикальные варианты, когда на лютне чуть ли не «Металлику» играют (культовая рок-группа. – Ред.). Это из разряда приколов вроде того, как три корейские девушки играют на цинях и поют «Миллион алых роз» на корейском языке. Забавно, но зачем? В этом нет ничего глубокого. Я убежден, что если и делать переложения для лютни, то только сочинений тех эпох, когда лютня расцветала, – ренессанса, барокко. Та музыка, даже для песен, была написана с учетом особенностей лютни – настолько специфичного инструмента, что другая музыка не будет так звучать. Лютнисты даже говорят, что на ренессансной и более ранней семиструнной лютне исполнять более позднюю барочную музыку – это кошмар. И я пока не слышал ничего интересного из современных сочинений, написанных специально для лютни. Современные созвучия для меня на лютне звучат неинтересно, вычурно, словно играет плохой лютнист.

– Как вы, занимаясь таким прекрасным делом, миритесь с несовершенством нашего мира, с политическими дрязгами и коммунальными проблемами?

Татьяна:

– В мире звуков тоже много несовершенного. Например, сейчас главный дирижер оркестра Олег Зверев просит нас сыграть тишайшее пиано (piano – тихо. – Ред.), как он представляет, а на моем смычке волос истерся, и смычок струну не цепляет! У духовика в это время своя головная боль – трость не звучит. Творческий процесс рождения музыки лепится не из того, что ты наслаждаешься красотой мелодии, а думаешь, как провести смычком и добиться нужного звука, духовик – как избежать кикса. Кроме того, оркестр – это коллектив людей, которые ничем не отличаются от других, у нас не всегда идеальные взаимоотношения. Не всем удается отложить недовольство бытовыми проблемами, взяв инструмент в руки. Если человек чем-то расстроен, ему труднее собраться. Музыканты – люди эмоциональные, и бывает, что раздражение выбивает тебя из колеи. Но видишь коллег, начинаешь играть, подстраиваешься – и забываешь о проблемах быта. Порой даже думаешь, если бы мы так работали, как в какой-то организации, где тебе вовремя не вы- дали справку, нагрубили, – мы бы лишились своей работы.

– Татьяна, а Вы не ревнуете мужа к его песням, стихам, гита- ре и лютне?

– Никогда об этом не задумывалась! Мы вместе учились, вместе живем и работаем: чтобы быть интересными друг для друга и своих детей, мы должны меняться. Чем больше у человека занятий, тем интереснее и глубже он сам. Благодаря своим разнообразным занятиям Олег интересен нашим детям не только как отец, они советуются с ним не только по бытовым вопросам. Он для них – личность, с ним можно о многом поговорить, и по- этому у нас особенно крепкие связи с детьми. И я, узнав о его новом увлечении, начинаю этим интересоваться, мы читаем одни и те же книги, вместе слушаем музыку, обсуждаем происходящее. Я только об одном могу сказать, что это исключительно мой интерес: на лоджии стоят мои перцы, помидоры, каламондин (небольшой цитрусовый фрукт. – Ред.), гранат на подоконнике.

Анна Школьная