Уличными типами называли наши предки ту многочисленную и разнообразную категорию людей, которых профессиональные занятия заставляли проводить свое время вне стен зданий, на улицах, площадях и дворах – это караульщики, дворники,кучера, разносчики, городовые. Жанр «типов» был удивительно популярен на рубеже XIX-XX веков. Статуэтки, фотографии, рисунки лучших наших художников, очерки писателей запечатлели внешний облик и характерные черты самых обыкновенных людей.
Действительно, что мы знаем о тех, кто делал приятнее и комфортнее жизнь симбирянам? До обидного мало. Простым людям в истории достается не лучшая доля. Про негодного администратора, который довел «до ручки» вверенный ему край, будут помнить и писать, а про замечательного дворника забывают почти мгновенно, да и при жизни не очень знают по имени.

Дворник
Ни один дом, ни одно учреждение встарину не обходилось без дворника. Обязанности его были куда шире, чем у нынешних собратьев по метле. Кроме подметания и уборки снега – еще и пилка, колка и разноска по квартирам дров, вынос из них мусора, а также круглосуточное дежурство у ворот. Ровно в полночь все ворота и двери дома наглухо запирались. С припозднившихся жильцов, прежде чем отворить заветную калитку, дворник взимал установленную мзду.

Труд дворника, кстати, был распространенным промыслом, вроде изготовления глиняных свистулек или расписных шкатулок. В XIX – начале XX столетий мужское население из татарских деревень Буинского уезда Симбирской губернии почти полным составом отправлялось дворничать в Санкт-Петербург и Москву.

А вот как вспоминал о «своем» домашнем дворнике, крестьянине Кузьме Небогатове, симбирский старожил и педагог Александр Васильевич Ястребов: «Бывало так, что летом прошлогодний картофель, уже проросший и мерзлый, собираются выбрасывать в помойную яму. А Кузьма его подбирает, говорит, что нельзя бросать то, что идет в пищу человеку, варит его и начинает есть… Я сам был свидетелем того, что Кузьма на спор пил керосин, и это не вызывало у него ни неприятных реакций, ни отвращения!»

Сельское дворницкое сословие со скепсисом относилось к коренным городским жителям и их нравам. Кузьма Небогатое «порицал городских жителей за то, что они, особенно женщины, носят необычайно цветастые костюмы. На лугах и полях теперь цветов стало гораздо меньше, чем прежде, потому что люди цветы развели на своих костюмах: вот Бог их и наказал».

Особенно охотно нанимали на работу – тех, кто отслужил военную службу. Отставные солдаты сами уходили в город – адаптироваться к земледелию после пяти лет армейской «вольницы» было ох как непросто. У дворников, кстати, была своя установленная форма – фуражка с медной пластинкой «Дворник» и медная бляха на груди с указанием названия улицы и номера дома. И практически все они тайно сотрудничали с полицией в качестве осведомителей относительно законопослушания и политической благонадежности жильцов.

Кучер
Самым знаменитым симбирским – да и, пожалуй, российским – кучером был уроженец Симбирской губернии, крестьянин Илья Иванович Байков, двадцать лет катавший по России императора Александра I, большого любителя путешествий.

Однажды в Академии художеств в Петербурге обсуждались кандидатуры почетных членов. Среди прочих предлагалось принять временщика графа Аракчеева. Против резко выступал вице-президент академии Лабзин. «Какие заслуги у графа перед искусствами?» – вопрошал Лабзин. – «Ну, граф… Он близок к Государю!». – «Тогда я вношу предложение принять в академики кучера Байкова, – отвечал Лабзин, – он – единственный в России, кто имеет право сидеть перед царем – вдобавок, оборотясь к Государю задом!». Смелость стоила Лабзину ссылки на родину кучера Байкова, в симбирские пределы.

«Взялся за гуж – не говори, что не дюж!» – эта пословица пришла из кучерского быта, гужами назывались кожаные ремни, которыми крепился хомут. Чтобы затянуть их, требовались не только сноровка, но и немалые физические усилия.

Кучер на нашем снимке одет типично – картуз, белый холщевый фартук. Он запечатлен на фоне самого типичного провинциального легкового конного экипажа – тарантаса, более всего подходившего для местных дорог (а точнее сказать, бездорожья). Кузов сплетен из лозы, крылья сделаны из жести, деревянные колеса обтянуты железными шинами, а на жесткие сиденья для кучера и седоков, отправляясь в путь, клали подушки, набитые шерстью, чтобы меньше трясло на ухабах.

Водовоз
В 2012 году Ульяновск украсил памятник симбирскому водовозу. Это достойный знак памяти незаменимому простому человеку. Парадоксальным образом Симбирск, основанный в междуречье Волги и Свияги, на протяжении целых столетий истории изнемогал от жажды. «Городские жители, – писал в 1898 году краевед Павел Мартынов, – страдают недостатком хорошей воды для питья. До развития на Волге пароходства жители Симбирска пользовались волжскою водою, которая тогда была более вкусною и здоровою, чем свияжская вода; в настоящее же время употребляют грязную волжскую воду только в крайних случаях… На северной окраине города, в «кирпичных сараях», жители пользуются зимою снегом, а летом – дождевою водою из ям, так что в бесснежную зиму и летнюю засуху, здешние обитатели сильно бедствуют от недостатка воды».

Орудия труда водовоза – ведро и деревянная бочка, установленная либо на ручной тележке, либо на телеге, в которую впрягались одна или пара лошадок. Лошади эти почетом не пользовались; выражение «водовозная кляча» далеко пережило профессию!

Но стоит только представить, сколько раз за утро приходилось лошаденкам вкатывать в гору от Свияги или Волги тяжеленные бочки с водою – поневоле протянешь копыта. Зато с каким «лихим», по выражению старожила, грохотом катили лошади пустые бочки по камням мостовой в обратный маршрут! Этот утренний звук одних раздражал и нервировал, а другим поднимал настроение и напрочь сгонял остатки сна.

А теперь по ульяновским улицам бегают люди с пластиковыми бутылями. Недостаток хорошей воды для питья так и не закончился с могучей поступью технического прогресса.

Караульщики
Полиция в старину была немногочисленной, а тьма на улицах – непроглядной.
Единственной надеждой припозднившихся пешеходов и робких домовладельцев становились ночные караульщики. Они охраняли покой симбирян, обходя ночные улицы, каждый свой квартал. Раз в месяц, днем, вооружась шнуровою книгой, караульщик обходил домовладения и учреждения своего участка, собирая положенную мзду за свои услуги, и из этой суммы ему выплачивалось небогатое жалованье.

Полуночных стражей принято было воспринимать с иронией. Действительно, караульщики, как один, были мужчины сильно в возрасте. Единственным их оружием был свисток, ну иногда еще увесистая палка. Обходя участок, караульщик периодически свистел. Впрочем, некоторые хитрецы посвистывали, устроившись где-нибудь на лавочке. Опытные жулики вполне могли обобрать свою жертву, ориентируясь по звуку, далеко ли до подмоги. Но против основной массы злоумышленников свисток, как показывал многолетний опыт, был вполне надежным средством, и уровень уличной преступности в дореволюционном Симбирске был объективно ниже, чем в современном Ульяновске.

Разделяя общий скепсис в отношении полуночных стражей, старожил А.В. Ястребов выделял караульщика своего участка Арсения Ворожейкина: «Он был плотный, крепкий, весьма энергичный и расторопный. У него был какой-то особый нюх на преступников, и не один раз он предупреждал ограбления магазинов. Один раз он даже пострадал: преступник разбил ему голову, но, к счастью, все обошлось благополучно. Его смелость была известна, и пьяные предпочитали с ним не связываться».

А еще каждый караульщик был неисчерпаемым кладезем самых разнообразных историй – не только о жителях своего квартала, но и всего губернского города.

По слову А.В. Ястребова, «они возмущались скупостью миллионера Сачкова, который не жалел денег, когда надо было пустить пыль в глаза и показать себя перед начальством. А дома наводил экономию на всем, отчего несолоно приходилось домашним. Рассказывали они о купце Конурине, которому была сделана какая-то тяжелая операция. Жилы на губе у него были вытянуты и висели на маленьких гирьках. Однажды он расшумелся из-за пустяка, и гирьки оборвались. Конурин тут же умер, рассказывали они. Я, понятно, не знал, что это была за операция, да и сами они этого тоже не знали».

За разговорами караульщики не забывали создавать рабочую обстановку: пронзительно свистели, напоминая жуликам и добропорядочным симбирянам о собственном существовании.

Иван Снвопляс