Жизнь на селе сегодня многим кажется неприглядной. А ведь еще сто лет назад почти 80% населения в России было крестьянским. Теперь же три четверти жителей – горожане. И «бегство» из деревни продолжается. Сторожат село лишь те, кому уезжать попросту некуда, и те, кто еще на что-то надеется. Чем живет и дышит деревня, решили выяснить мы и отправились по весям.

Тоска
Путь наш лежал в дальний Павловский район, в деревню Муратовку.
Человек я в области новый, а потому, по заданию редакции, должна была «незамыленным» взглядом оценить ситуацию.
Забегая вперед, скажу, что до этой поездки я была уверена: обязательно встречу собственную старость в деревне. А теперь даже не знаю… Села, расположенные по нашему маршруту, всплывали, словно кляксы на холсте: серость, убогость, разруха, и везде — грязь и запустение. Перекошенные заборы, обшарпанные дома, повсюду разбросаны остатки растащенной когда-то по частям колхозной техники, полуразвалившиеся, съеденные временем и бесхозностью фермы с зияющими дырами. Все это навевало тоску и приводило в тихий ужас, особенно в сумеречный час. Хотелось закрыть глаза и ничего не видеть: это просто другой мир какой-то, где жизнь, кажется, остановилась.
Наконец, добрались! Муратовка радушием нас не жаловала. Городская фифа да еще и журналист — натура уж очень подозрительная, потому поглядывали на меня опасливо, но с любопытством. Нужно было «втираться» в доверие.

Жизнь в захолустье
На въезде в деревню расположились два магазина, местные сельпо. С них-то и решено было начать. Пока я с интересом рассматривала прилавки, продавщица успела отоварить двух бедолаг, у которых утро без опохмела – не утро. Приняв на грудь, они оказались охочи до разговора.
— Чего делать-то еще, если не пить? – вздыхает мой собеседник Петр. – Вот так остограммишься, да и жить веселее становится. А без этого никуда. Работы нет, а ежели и есть, то платят так, что вот только на бутылку и хватает.
Я поинтересовалась, может, тогда хозяйством заняться, всё подспорье какое-то.
— Да какой там! – ввязался в разговор безымянный собутыльник Петра. – Животину кормить, поить надо, а сбывать некуда, если и найдешь куда, то за копейки. Не оправдывает она себя. Так держим маненько, это да, а на продажу — нет.
За разговором двинулись мы в глубь села. Старые покошенные дома с дырявыми заборами, как в карточной колоде, растасованы между крепкими хозяйствами. Каждый, видимо, живет по мере сил и возможностей. Усадьбы местных «кулаков» смотрятся, как бельмо на глазу, и, кажется, ничего, кроме зависти, у односельчан их хозяева не вызывают.
— Вон, понастроили за наш счет, — буркнул мой экскурсовод Петр.
— Почему за ваш счет? – поинтересовалась я. – Может, он трудится день и ночь не покладая рук?
— Ага, трудится, — парировал безымянный собутыльник. – Вот такие водку нам продадут, барыши в карман положат, и на тебе, на дом наскреб. Да ладно нам, мы уже так – прошлое, детям ведь без разбору и совести разливают! Вот что! Не веришь?! Пойдем у Степановны спросим, она сейчас все скажет!
Степановной оказалась женщина лет 45, такая настоящая деревенская баба (в хорошем смысле), что «и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет». Ей 100 граммов не потребовалось для разговору. Накипело, видимо.
— В деревне, сами знаете, жить нелегко. Зарплаты маленькие, мне вот приходится на двух работах пахать: мужика-то у меня нет, а пацана растить надо. Воспитывать его совсем нет времени, живет без присмотра, — выпалила на радостях, что есть с кем поделиться, Степановна. – Клубов у нас нет, заняться особо подросткам нечем, а он у меня в 9-ом классе сейчас, вот и привечают наших детей местные торгаши. Пойло свое всем без разбора продают. Сколько раз сама видела, как мальчишки наши по деревне «на рогах» шастают. Так и до беды ведь недалеко! А лицензии на алкоголь у этих торгашей нет. Знаю, что нет, раз говорю, и не сомневайтесь! Да что там, все знают об этом, только молчат – страшно. А властям все равно. Вот, и что нас ждет при таком отношении?

Несолоно хлебавши
После такой информации решили мы вернуться в сельпо, произвести, так сказать, разведку боем. В магазине я выбрала бутылку средней цены в целях контрольной закупки. Пол-литру мне подали вежливо и с улыбкой, которая тут же превратилась в гримасу, как только я попросила документы, разрешающие продажу спиртного. Продавщица не растерялась, бросилась защищать свое рабочее место, как наседка курятник. Пробурчав что-то невнятное, рявкнула мне: мол, не хотите покупать – убирайтесь отсюда подобру-поздорову! Что ж, думаю, зайду с другого ходу, с участковым. Но и здесь меня ждало поражение. Где обитает местный страж порядка, выяснилось с большим трудом. И опять впустую — на месте его не оказалось. Дел, наверное, много.

Своё-чужое
Собралась уж было я восвояси убираться, как встретился мне еще один собеседник. Колоритный такой мужик: здоровый, с большими натруженными руками и хитрым прищуром. «Просто Дима» оказался местным фермером, у него крепкое подсобное хозяйство с пчелами, курами, поросятами и коровами. У Димы — свой взгляд на вещи.
— Жизнь, конечно, на деревне сегодня не сахар. А где легко сейчас? – говорит фермер. – Земля любит труд, и он не из легких. Другое дело, что платить особо не хотят за наш труд, цена ему, по всему выходит, три ржавые копейки. Свое тоже тянуть нелегко. Выжить проще, если ты крупный фермер, а таким, как я, туго. Вот и не всякий берется за это дело. Такими темпами мы село не поднимем, а только дальше осиротим. Смена-то нам растет никудышная. Я молодежь не виню — тунеядцев и алкоголиков, ни к чему не приспособленных, мы сами из них делаем. Вон болтаются по деревне, что ни вечер, то с пивом, а то и с тем, что покрепче: ни силу, ни дурь свою девать им некуда. А вот, к примеру, дай мне развернуться — я их пристрою к себе в работники.
Деревенский мужик Дима убежден, что власть винить можно, но только после себя. Люди, по мнению сельчанина, должны научиться нести ответственность за свою власть. Даже предложил штрафовать тех, кто не ходит на выборы.
— Есть у меня предчувствие, что если ничего не менять, моё поколение крестьянства будет последним, — говорит сельский труженик. — И надо понимать, что и земли, на которых мы живём, при таком раскладе будут потеряны. Вон китайцы понаедут, а мы к ним в рабы пойдем. А хочется же своим детям что-то оставить, чтобы они не пахали из года в год без прибыли, как я, а работали на земле в нормальных условиях. Хотя сегодня желания работать у людей нет. Ну как идти на работу, когда рядом живёт хмырь, который наворовал и выстроил себе дворец?! Люди чувствуют себя униженными и обманутыми. И с этим нужно срочно что-то делать!

Дорога домой
Ехала я домой и думала: вот сколько мы слышим каждый день о том, что в селе у нас разруха, что там осталась одна пьянь, что не хотят работать… Теперь понимаю, это даже странно: как так — не хотят? Люди там, что ли, другого качества, хуже, чем городские? Да нет, не хуже, люди — везде люди…
О судьбе российской деревни последние 20 лет всегда говорили в сослагательном наклонении: надо бы… В 90-х годах: надо бы свести ее на нет, потому что деревня — это «черная дыра» складывающейся рыночной экономики. В 2000-х: надо бы поддержать, потому что страна все плотнее «садится на иглу» продовольственной зависимости от Запада. Как поддержать — мнения на этот счет разняться до сих пор. Только воз и ныне там.
Вообще, думаю, дурно пахнут рассуждения в том духе, что русский мужик – ленивый пьяница. Просто, наверное, деревня стране не нужна. Коровы-то пока молоком доятся, а не нефтью, и куры золотые яйца нести еще не научились…
Ольга ФИЛИППОВА