Анна Школьная
Необычный, странный, возбуждающий, несущий собой столько любви, что хочется всех обнять, со всеми смеяться и плакать – такой спектакль поставил на сцене Ульяновского драматического театра Максим Копылов. Пьесу «Селестина» по мотивам одноименной пьесы испанского драматурга Фернандо де Рохаса написал российский драматург и режиссер Николай Коляда, пояснивший, что создана она «в предостережение от обманов сводней и дурных и льстивых слуг». Да только кажется, что слукавил.

Искушение
Этим спектаклем Копылов сделал щедрый подарок двум актрисам – Ирине Янко и Зое Самсоновой. Театралы убеждены: постановку нужно обязательно смотреть в двух составах, чтобы оценить то, насколько по-разному существуют они в роли сводницы Селестины. В пьесе, написанной испанцем на излете европейского Средневековья, в XV веке, Селестина – что-то вроде ведьмы, она и живет в окружении какой-то чертовщины, бесенята сопровождают ее и в пути, отпугивая прохожих. И вот эта ведьма, яростно отплясывающая какой-то дикий и необузданный танец, должна выступать в роли Амура. Только Копылов вручает ей яблоки, с помощью которых она открывает глаза мужчинам и женщинам друг на друга.

Вот, казалось бы, сложная задачка: недалекий, одержимый безумец Калисто одержим столь неистовым желанием, что объявил свою недосягаемую возлюбленную Мелибею божеством и поклоняется ей, называя себя мелибеянином. Долговязый, нарочито неуклюжий Виталий Злобин вносит в его образ черты Дона Кихота. Это сходство подчеркивается и тем, что в роли его слуги Семпронио выведен ироничный Денис Бухалов. В отличие от его господина хореограф Михаил Умнов именно Семпронио выправил осанку и придал Бухалову достоинство истинного кабальеро. А режиссер добавил сцене юмора, «растроив» слугу – здесь же, в спальне Калисто, сидят и наигрывающий на гитаре второй слуга Пармено (мятущийся Александр Лебедев), и молчаливый конюх Сосий.

Преображение
Из фигуры Сосия Копылов вместе с Чиненовым вылепили роль, достойную награды за лучшего героя второго плана. Главный художник театра Владимир Медведь и костюмеры совершенно преобразили обаятельного увальня Чиненова, в последнее время часто играющего балагуров и балансирующего на грани шутовства (не считая Чацкого, конечно). Волей художников он словно подрос, раздался в плечах, подтянулся в бедрах и со своими длинными кудрями, падающими на плечи, превратился в какого-то дивного рыцаря. Он становится настоящей мечтой для героини, которой и в пьесе-то нет: ее специально для Сосия придумал Копылов. Исполняет ее неугомонная Надежда Иванова, совсем недавно выступившая в роли дрессированной обезьянки и блестяще сыгравшая в спектакле «Восемь любящих женщин» роль Катрин – младшей дочери мужчины, жившего в аду, устроенном ему окружающими, и разыгравшей разоблачительный спектакль. Этот бесенок совершенно преображается под воздействием любви: в «Селестине» Надежда совсем другая – женственная, нежная, хрупкая. Кажется, сердце ее замирает, когда ее «рыцарь» проходит мимо, когда он, кажется, вот-вот поцелует ее, приблизившись к ней так невыносимо близко… Но он одержим другой страстью – к бутылке, ради которой и склонился так низко. И влюбленной в него девице остается лишь продолжать свою песню.

Кстати, еще одни красивый прием использовал Копылов, предложив артистам разучить мелодии и песни, петь и играть самим – звучание гитар добавляет спектаклю особой нежности.

Томление
Наверное, только со страстью к вину не берется тягаться Селестина. А свести пару, особенно если есть в ней некий конфликт, – это для нее вызов, подобный глотку свежего воздуха. Или, как она сама говорит, как для врача – проломленный череп. Сломить Мелибею, которая ненавидит Калисто, которая проводит часы в молитвах и самоистязании, – тут выручает талант настоящего психолога и того самого змея-искусителя с его плодами познания, яблок в бездонных карманах Селестины предостаточно. Она лишь просит Мелибею помочь страдающему – и вскоре девицу как подменили: христианское сочувствие волшебным образом перерастает в невыносимое желание, и маска неприступной девы с Мелибеи (Дарья Фарафонтова) спадает, уступив место любовному томлению. И тут происходит еще оно чудо: нелепый Калисто и святоша-Мелибея сплетаются в красивом, пылком и одновременно целомудренном танце любви. Они уединяются в маленькой спаленке Мелибеи – таких спаленок на сцене несколько, и все они ждут, когда в них задернет штору очередная влюбленная пара. Одна выше, другая ниже, все они светятся и чем-то очень похожи на иконы, украшающие красный угол избы.

По сравнению с этой задачкой свести Семпронио со страстной племянницей Элисией (что-то от ведьмы есть и в Татьяне Денисенко), а Пармено с Ареусой (сомневающаяся и вожделеющая Мария Жежела) для Селестины – что детская забава. Ну и что, что Ареуса ждет своего дружка, отправившегося на войну, – переменить ее не составляет труда. Ханжа сочтет Селестину настоящей чертовкой, а то, что она творит, – потворством распутству. Да только занимается она этой профессией даже не столько во имя любви, сколько во имя рождения новой жизни. Не потому ли сцена усыпана яблоками – маленькими и огромными, спелыми и подгнившими? Сколько их понадкусывал Калисто, пока не нашел свою любовь, сколько их перепробуют другие мужчины и женщины! Следуя наказу «живите и размножайтесь» Селестина в буквальном смысле слова отдала свою жизнь. Жадность подвела: не пожелала она делиться платой за сводничество со слугами Калисто – и убили они ее. Так разделила Селестина судьбу своей подруги-сводни Клаудины, погибшей у позорного столба.

Смешение
Режиссеру Максиму Копылову хочется долго аплодировать: за шекспировское смешение высокого и низкого; смешного, грубого и искреннего, трепетного; комического и трагического. Казалось, публика пришла на комедию, и весьма фривольную, но не зря режиссер обозначил жанр витиевато: «хочешь – комедия, хочешь – трагедия». В конце, как говорится, «все умерли». Ради любви. Ради жизни.