В понедельник, 27 ноября, Ульяновск простился с известнейшим в городе человеком, профессором Исааком Гринбергом. Он и ушел так, как жил: стараясь не особенно обременять собой других.

Ему шел 81-й год, но Исаак Павлович был настолько молод духом и энергичен, что мало кто верил в эти его годы. Он и общался со всеми на равных, и потому не могло прийти и в голову, что перед тобой настолько пожилой уже человек. С ним можно было шутить, его можно было пытаться разыграть, он мгновенно понимал, в чем дело, отвечал в твоем же стиле, и общение получалось очень легким и простым.

По вечерам, после работы, он читал «Курьер», который выписывал, и ему доставляли его домой. И было у него какое-то инстинктивное чувство грамотности, почему его глаз автоматически отмечал все орфографические ошибки в текстах. Иногда звонил мне домой, и у нас бывал примерно такой диалог:

– Это тот самый Гринберг. Ты ведь знаешь, что я главный зануда в городе?

– Ну, не только в городе, чего уж там, Исаак Павлович, не будем скромничать. Сегодняшний номер взял, какую страницу открывать?

– Открой третью.

– Открыл, где не хватает запятой или, может, где-то лишняя? Я сейчас же и исправлю.

– Да, я у себя уже исправил, и у нас с тобой будет два номера без ошибок.

– Исправляю.

И так далее. На церемонии прощания в Доме офицеров прозвучали слова о принципиальности и обязательности. И вот это – об Исааке Павловиче, сказал человек, знавший Гринберга больше 50 лет.

Мы много раз убеждались и сами, что если Исаак Павлович что-то пообещал, разобьется, но обещание выполнит.

И в мелочах, и в крупном. Для него, впрочем, не было мелочей – в любую проблему он вникал как в главную и вместе с тобой искал ее решение. Но при всей своей принципиальности оставался человеком деликатным, дружелюбным и боялся ранить даже словом. Причем и тех, кто по отношению к нему вел себя бесчестно, а иногда и подло, как это было в случае с кредитом, который он выдал от лица своей фирмы под поручительство хорошо известного ему человека. Человек этот вместе со своим партнером начал потом крутить с возвратом денег, намереваясь, как мы поняли, просто кинуть Гринберга. Ознакомившись с этой историей, мы предложили Исааку Павловичу написать о ней в газете. Ведь это же хамство, убеждали мы его, сказав, что нам нужны документы, мы напишем, а он потом прочитает. Он прочитал и спрашивает:

– А не слишком жестко, они ведь, может, не хотели так?

– Давайте смягчим.

Несмотря на явное хамство заемщиков Исаак Павлович продолжал с ними встречаться, обсуждать отсрочки выплаты долга, подписывать соглашения об этом, потом снова встречаться, подписывать новое соглашение. Притом что речь шла не о тысяче или двух, а о нескольких миллионах, которые ему были позарез нужны. Безграничное терпение и безграничная в его глазах презумпция невиновности кого бы то ни было!

Исаак Павлович, в чем я совершений убежден, был бы прекрасным мэром города. Был бы прекрасным губернатором. И был бы прекрасным премьером или президентом страны – при его ясном уме, масштабности мышления, не застилающей и отдельную жизнь простого человека, и умении четко структурировать проблемы, как глобальные экономические или политические, так и житейские. Он считал, что здравоохранение должно быть государственным, качественным и бесплатным и что государственное здравоохранение не должно быть хуже частного. Призывал быть бережными с молодежью, которой якобы ничего не надо, хотя она на самом деле сбита с толку взрослыми, говорил он. Его взгляд на все был как компас здравомыслия и соучастия, внимательного и человеколюбивого, кто бы к нему с чем ни обратился. Мало сегодня таких.

Геннадий ЯКИМЧЕВ