Ситуация в Казани, где было немало преданных лично Муравьеву сил, складывалась довольно опасная. И Реввоенсовет предписал главкому выехать на фронт. Отплытие назначили на 9 часов утра 10 июля. Но Муравьев перехитрил своих бдительных контролеров. Отлучившись якобы для прощания с супругой, он с большой группой верных сил (около тысячи человек) прибыл на пристань, где его поджидала шикарная штаб-яхта «Межень» (когда-то на ней плавал премьер-министр Столыпин). Едва ступив на палубу, Муравьев арестовал и упрятал в трюм чекистов и политработников. В 4 часа утра «Межень» взяла курс на Симбирск.

Это был воистину удар в спину власти, которой присягнул изменник – фактически главнокомандующий-авантюрист задумал с берегов Волги объявить войну Германии. При этом фронт делался открыт для чехословатских корпусов, против которых он создавался. Чтобы не быть голословными, процитируем телеграммы Муравьева:

«Совнаркому и всем начальникам отрядов. Защищая власть Советов, я от имени армий Восточного фронта разрываю позор Брест-Литовского мирного договора и объявляю войну Германии. Армии двинуты на Западный фронт»;

«Всем рабочим, крестьянам, солдатам, казакам и матросам. Всех своих друзей и бывших сподвижников наших славных походов и битв на Украине и Юге России, ввиду объявления войны Германии, призываю под свои знамена для кровавой последней борьбы с авангардом мирового империализма – германцами. Долой позорный Брест-Литовский мир! Да здравствует всеобщее восстание!»;

«От Самары до Владивостока всем чехословацким командирам. Ввиду объявления войны Германии, я приказываю Вам повернуть эшелоны, двигающиеся на восток, и перейти в наступление к Волге и далее на западную границу. Занять на Волге линию Симбирск, Самара, Саратов, Царицын, а в северо-уральском направлении – Екатеринбург и Пермь. Дальнейшие указания получите особо». Даже в наши дни выглядит нелепостью призывать наступать от Владивостока к германской границе. Можно представить, что творилось в головах солдат, слушавших речи и приказы главкома-перевертыша.

Вот как запомнил речь, произнесенную Муравьевым на «Межени», чекист Александр Логинов: «Я прекращаю войну с чехами и объявляю войну Германии, я не могу больше смотреть, как Германия вывозит миллионами пудов хлеб, а мы голодаем, как Германия вывозит мануфактуру, а мы ходим раздетые. Я уверен, что за мной пойдут левые эсеры, максималисты, анархисты и большевики-бухаринцы, которые не признают Брестского позорного мирного договора.

Я объявляю себя Верховным главнокомандующим. Но знайте, что я всецело стою за Советскую власть, за ту власть, которая будет помогать мне в борьбе с Германией, а если кто будет противиться, тех я уничтожу. Я уверен, что войска пойдут за мной. В Симбирске меня ждут преданные мне части. Я объявляю себя Гарибальди, то есть спасителем России. Долой Брестский позорный мирный договор! Все на германские баррикады! Да здравствует восстание против германцев!». Как ни крути, а говорить Михаил Артемьевич умел. Речь была покрыта криками «Ура!». К тому же секретарь Муравьева подкрепил красноречие своего шефа раздачей солдатам по 50 рублей.

Фактически это был авантюризм чистейшей воды. Силами одного фронта, тем более находящегося за сотни километров от западной границы, грозить Германии было абсурдно. Никакой реальной политической организации, поддерживавшей его, Муравьев не имел. Как показали дальнейшие действия, даже те части, которые он считал своей опорой, удалось переагитировать в считанные часы. Но моральный и политический удар оказался силен, внеся смятение в ряды практически всех политических сил Поволжья.

Около пяти-шести часов вечера пароход причалил к симбирской пристани. Верные Муравьеву части заняли ряд объектов Симбирска. В городе хозяйничали муравьевские сподвижники Беретти, Мудрак, Чудиношвили и другие. Были арестованы командующий 1-й армией Тухачевский и ряд партийных и советских работников. Здание губисполкома (бывший кадетский корпус) фактически взято в осаду шестью броневиками. Телеграф рассылал во все концы воззвания и приказы новоиспеченного «Гарибальди».

У членов губкома и губисполкома связи с Москвой не было. Причем председатель губкома РКП(б) Иосиф Михайлович Варейкис с коллегами лишь случайно избежали ареста. Они тоже получили приглашение главкома явиться к нему на «Межень» и ожидали автомобиля. Варейкис вспоминал: «В это время на Гончаровской улице произошел взрыв бомбы. Мы бросились туда. Оказывается, шли три пьяных, еле державшихся на ногах матроса, один из них около памятника бросил бомбу. Мы пытались их задержать, но они сели на извозчика и уехали». Матросов-анархистов выпустили из тюрьмы по приказу Муравьева, а упомянутый памятник – императору Александру II – находился на месте нынешнего Поклонного Креста.

Редактор «Известий Симбирского Совета» Александр Швер с председателем ревтрибунала Ильей Крыловым, преследуя матросов, добрались до пристани. «Прежде всего, нам бросилась в глаза, – вспоминал Швер, – небольшая группа вооруженных китайцев в солдатской форме.

Они собрались тесным кольцом, кричали «ура» и еще что-то по-китайски. Мы заинтересовались и спрашиваем, в чем дело.

– Война конец, – ответили нам китайцы и больше ничего не могли объяснить. […] Подходим к русским с тем же вопросом. Один из них отвечает вопросом на вопрос:

– Неужели вы ничего не знаете, неужели не слышали? […] Сейчас нам главнокомандующий Муравьев объявил, что гражданская война кончилась, что мы заключаем мир с чехословаками и общими силами двигаемся на немцев.

– Что? Не может быть? Это ложь! Вы что-то перепутали. Вас Муравьев обманывает.

Но красноармеец уже более спокойно, как бы радуясь нашему незнанию, добавляет:

– Сам товарищ Ленин отдал такой приказ».

Муравьев, чувствовавший себя полноправным хозяином города, разместился в здании Троицкой гостиницы (ныне в этом здании размещается областное министерство искусства и культурной политики).

Стрелок 1-го Латышского полка Сергей Максимович Аввакумов вспоминал: «Был праздничный воскресный день.

Мы, бойцы […] гуляли в большинстве своем на Новом Венце […], до нашего слуха донеслось два взрыва по направлению улицы Гончарова […]. Достигнув Троицкой гостиницы, были крайне удивлены тому, что нашим глазам представилось то, что со стороны Советской улицы и Гончаровской улицы оцепление из вооруженных бойцов незнакомой нам части с пулеметами «Максим» по два с каждой стороны, и направлены на бывший кадетский корпус.

[…] Некоторое время спустя мы в окна увидели со стороны улицы Гончарова подошла воинская часть в полной боевой походной форме, силою около батальона, и остановилась развернутым фронтом против Кадетского корпуса, а затем, спустя несколько минут, подошла автомашина с главкомом Муравьевым, последний, войдя в вестибюль, выслушав рапорт командира полка товарища Тилле, приказал построить полк без оружия. Мы были построены в несколько шеренг в гимнастическом зале нижнего этажа, затем появился в сопровождении большой свиты адъютантов, одетых в черкески и матросскую форму, и сам Муравьев, одетый в коричневый френч и синие брюки галифе, вооруженный маузером.

Взобравшись на большой стол, служивший трибуной, он выступил со следующей речью: «Братцы! Довольно братоубийственной войны, довольно проливать кровь братьев и отцов. У нас имеется общий враг – немец, который захватывает пядь за пядью Украину, с которым наше правительство заключило позорный сепаратный мир. Там, в Москве, хотя будут и против, но я, как истый сын русского народа, заключил с чехословаками мир и думаю, что русский народ откликнется на мой призыв, и под моим знаменем пойдут против захватчика немца. Ура!».

Мы, видя, что на улице против находится воинская часть в полном боевом снаряжении, приведенная Муравьевым, это с одной стороны, и то, что нужно показать видимость того, что солидарны с речью, прокричали «Ура!», хотя и не совсем дружно, а это, очевидно, вызвало дачу приказания адъютантам вести наблюдение за дальнейшим настроением полка, после чего Муравьев удалился […].

[…] Вскоре в помещение казарм зашли Иосиф Варейкис и Александр Швер, и мы попросили разъяснить содержание речи. Товарищ Варейкис нам разъяснил, что именно по этому вопросу они и зашли: «Чтобы рассказать Вам о происшедшем – Муравьев […] имеет своей целью арестовать большевистскую часть Совета и идти против центральной власти Советов. Мы имеем надежду на 1-й Латышский революционный стрелковый полк, и можем ли рассчитывать на вашу помощь?».

Мы дружно ответили – Совет и партия большевиков могут рассчитывать на помощь 1-го Латышского стрелкового полка!

[…] Мы увидели, что воинская часть, бывшая у здания, уже оставила свое место, […] а вместо них подошли шесть бронемашин, а затем от них к нам пришла делегация. Они нам сказали: «Мы являемся Броневым Курским отрядом, следовали на фронт, но в пути следования остановлены Муравьевым, и приказано: «Следовать в Симбирск, так как там контрреволюционный Совет», так ли это, товарищи!». Мы разъяснили о том, что только что слышали от товарищей Варейкиса и Швера. После этого товарищи из бронеотряда заверили, что они с нами и, если потребуется, будут действовать согласно с нами».

Руководителю губкома РКП(б) Иосифу Варейкису в ту пору шел только 24-й год. Редактору «Известий Симбирского Совета» Александру Шверу – 20-й. Им пришлось действовать на свой страх и риск, ведя агитацию среди одураченных главкомом солдат.

Далее представим события так, как позже их излагали непосредственные участники: Иосиф Михайлович Варейкис, Александр Владимирович Швер, Сергей Максимович Аввакумов и работник канцелярии губисполкома Юлий Егорович Иванов.

Иосиф Варейкис: «Ко мне подошел т. Медведь [боец 1-го Московского революционного отряда] и попросил разрешения убить Муравьева бомбой в автомобиле. Я посоветовал ни в коем случае не делать этого, ибо такое убийство может быть истолковано превратно, и муравьевские вооруженные силы […] сметут всех нас с лица земли. «Самая выгодная позиция для нас пока – это внешний нейтралитет», – заявил я […], послал одного товарища […] передать председателю совдепа т. Гимову, чтобы он скрылся и предпринял какие-либо активные шаги с внешней стороны.

[…] В 12 часов ночи пришло несколько членов исполкома, и ими было решено созвать заседание исполкома […]. В дверь комнаты постучал товарищ Медведь и заявил, что пришла делегация от Курского бронированного отряда и хочет с нами поговорить […]. Они заявили, что Муравьев затевает что-то неладное против Совета.

Мы объяснили, что Муравьев перешел на сторону чехословаков. «В таком случае, – заявила делегация, – ни один броневик не выпустит ни одного снаряда по Совету» […].

Не успел я написать воззвание, уличающее в контрреволюционности Муравьева, как явилась делегация и от пулеметной команды, которая тоже быстро перешла на нашу сторону. Мы повеселели: перед нами уже были силы, которые постоят за себя».

Александр Швер: «Где-то на лестнице я встретил наборщика-коммуниста Абросимова, который без всяких колебаний взялся пробраться в типографию и там потихоньку набрать и отпечатать воззвание. […] Впоследствии Абросимов рассказал мне, как он его набирал. В типографии было темно и пусто. Электричество он боялся зажечь и набирал буквы ощупью, а затем зажигал под полой спички и исправлял ошибки».

Иосиф Варейкис: «Посовещавшись, мы решили немедленно же, как придет Муравьев на заседание исполкома, арестовать его. […] Приступили к организации ареста. Члены фракции большевиков предложили мне руководить этой операцией».

Юлий Иванов: «Для этого в помещение Губисполкома ввели несколько десятков латышей из Московского отряда, которым командовал Медведь – здоровый сильный человек. Втащили пулемет, который тщательно замаскировали. Красноармейцев тоже расставили не на виду.

[…] Была полночь теплой, темной июльской ночи. Муравьев в сопровождении губвоенкома Клима Иванова, адъютанта, телохранителей – вооруженных матросов, поднялся на второй этаж […]. Зал от коридора отделялся высокой массивной дубовой дверью. Когда Муравьев вошел с сопровождающими в зал, здесь в коридоре у дверей была поставлена его охрана – два матроса, которых, прикрыв дверь, легко без шума обезоружили и увели латыши».

Иосиф Варейкис: «Клим Иванов, левый эсер, по-видимому, узнал про засаду и предложил перейти в другую комнату. Но я, чтобы избежать этого, просто объявил заседание открытым. Таким образом, вопрос разрешился. Мы остались в необходимой для нашей цели комнате.

Сделав некоторое вступление, я предоставил слово Муравьеву».

 

Антон Шабалкин, ведущий архивист

Государственного архива Ульяновской области

(Продолжение следует.)