Начало в № 15 от 1 августа
и № 16 от 25 августа 2018 г.

Антон Шабалкин, ведущий архивист
Государственного архива Ульяновской области

Сергей Аввакумов: «Муравьев, чувствуя себя хозяином положения, что за ним идет армия, не зная, что он уже, по существу, пленник, продолжал диктовать свою волю. До нас долетали отрывки фраз и речи. Там он членов губисполкома не осмеливался называть «братцами», а называл «товарищи» и говорил: «Товарищи! Я решил образовать Приволжскую республику и думаю, что симбирские большевики не откажутся разделить со мной министерские портфели», на что послышалась реплика – возглас товарища Фреймана: «Мы республику Советов на чечевичную похлебку менять не будем» – следует удар кулаком по
столу и окрик Муравьева.

Когда Муравьев продолжал свою диктаторскую речь, мы увидели: через зал следуют четыре муравьевских адъютанта с кипой
бумаг в руках. Нам инстинкт подсказал не допускать их к Муравьеву, так как последний может через них узнать о том, что в смежном зале большое количество вооруженных бойцов. Быстро принимаем решение, окружаем, обезоруживаем, отбираем бумаги, самих сажаем в карцер.

Из отобранных бумаг обнаруживаем поздравительные телеграммы в адрес Муравьева с разных мест и от различных лиц.
Нас это наэлектризовало, готовы ворваться в зал, но тут вышел товарищ Варейкис, которому вручили отобранные бумаги, горя негодованием, порывались учинить немедленно расправу с изменником, но товарищ Варейкис успокоил, говоря: «Делать эксцессов не следует. Муравьев в наших руках, и мы должны его арестовать и предать суду революционного трибунала. Показать трудящимся, на что способны левые эсеры». Мы успокоились».

Александр Швер: «Я вошел в тот момент, когда эсеры заканчивали читать декларацию. Невольно мой взгляд остановился на Муравьеве.

Он сидел около стола, положив ногу на ногу и выпятив грудь. Его лицо подергивала нервная дрожь. На бедре большой маузер, а правой рукой он судорожно перебирает по рукоятке браунинга».

Иосиф Варейкис: «Наша фракция дала Муравьеву и фракции левых эсеров достойный отпор, называя его авантюристом и
шулером.

Муравьев нервничал, кусал губы. В заключительной своей речи я в резкой форме заявил, что «мы не за вас, а мы против вас». Во время заседания за дверью произошел шум. Меня стали вызывать в отряд. Открывают дверь и машут руками. Мне несколько раз приходилось покидать место председателя и идти успокаивать.

Муравьев к концу заседания страшно побледнел, растерянно посматривал по направлению к двери, на его лице не было ни
улыбки «Наполеона», ни удали «Гарибальди», с которыми он себя сравнивал в тот вечер перед красноармейцами. Я объявил перерыв. Муравьев встал. Молчание.

Все взоры направлены на Муравьева. Я смотрю на него в упор. Он тоже. Видно, что он прочел в моих глазах что-то неладное для себя и сказал: «Я пойду, успокою отряд». Он повернулся и направился со свитой солдатским шагом к двери. Для слабых момент психологически невыносимый.

В это время за дверью приготовились для ареста. Товарищ Медведь ждал условного знака, который я должен был ему подать
в нужный момент.

Муравьев пошел к выходной двери. Ему оставалось сделать шаг, чтобы взяться за ручку двери.
Я махнул рукой».

Сергей Аввакумов: «Время было далеко уже за полночь, и находились все время в возбужденном состоянии неясного положения конца исхода, но вдруг последовал возглас: «Вот он!!!», и мы увидели: в дверях стоит Муравьев, а рядом с ним стрелок-коммунист нашего полка, который взял за грудь Муравьева.

Действие стрелка Муравьеву показалось слишком оскорбительным – осмелившийся поднять руку на главнокомандующего –
последний выхватывает маузер с целью пристрелить смельчака, но тут же получает удар по руке, и заряд следует вверх».

Иосиф Варейкис: «Медведь схватил его за руку. Муравьев выхватил из кармана браунинг и хо-
тел стрелять».

Сергей Аввакумов: «Тут же получает разрядку и наше напряженное состояние. Сделав шаг назад, вскинув винтовки наизготовку к стрельбе, производим залп. Изменник, сраженный, упал навзничь в дверях.

В момент произведенного залпа в помещении резонанс получился чрезвычайный, пули, ударяясь вскользь в стены и паркетный пол, делают рикошет, производя характерный свист. Следствием этого у нас создалось впечатление о подходе ушедшего батальона и открывшего огонь, кинулись бежать вниз к входам с тем, чтобы дать отпор. Но когда зал был очищен, все стихло. Вернувшись к двери, где лежал Муравьев, то застали его в предсмертной агонии, и, сделав последний вдох, он умер».

Александр Швер: «Я был в полной уверенности, что в этой неразберихе свои перестреляют своих, и ждал на полу увидеть десятки трупов.

Но, к счастью, этого не произошло, лишь пятеро красноармейцев имели легкие ранения. У двери в луже крови, в зеленом френче лежал один Муравьев.

Правда, его телохранитель-матрос тоже валялся на полу под диваном, но он был совершенно невредим и забился туда со страху».

Юлий Иванов: «Окна зала были открыты, и выстрелы в ночной тиши прозвучали далеко. Услышав выстрелы и увидев движение
около броневиков, поставленные караулы с постов сами снялись. Выбежали и мы, находившиеся в штабе, подбежали к броневикам и смешались с толпой солдат. Нельзя сказать, что здесь обошлось без полемической борьбы – споров. Еще были и такие, которые свои чувства выражали матом. Были, однако, и остряки – был юмор. Когда я поднялся на второй этаж, пулемет продолжал еще оставаться направленным дулом вниз по лестнице. Возбуждение оставалось неостывшим – возбужденно говорили о происшедшем на всех языках: русском, латышском, татарском и других.

Хотя положение было критическим и безнадежным, однако сгруппировавшиеся вокруг товарища Варейкиса не растерялись, не пали духом и готовы были встретить всякую случайность. Об этом можно судить уже по приказу председателя Губкома партии товарища Варейкиса, а именно: «если Муравьев окажет сопротивление при его аресте, и перевес окажется на его с сообщниками стороне – стрелять прямо в комнату, невзирая, кто там находится – свои или чужие». И это не легенда, а суровая действительность».

Иосиф Варейкис: «После убийства Муравьева я встал на площадке лестницы второго этажа. Через очень короткий промежуток времени появились одна за другой делегации из отрядов с вопросом: «Где Муравьев?». Я объяснял им, что произошло, и раздавал воззвания. Они сравнительно быстро присоединялись к нам.

Через несколько часов освободили арестованного Муравьевым товарища Тухачевского, которому я передал командование.

Закипела обычная революционная работа».

Благодаря умелым действиям симбирских властей под руководством Иосифа Михайловича Варейкиса и агитации, проводимой ими среди воинских частей, мятеж был ликвидирован к утру 11 июля 1918 года в считанные часы.

Фактически уже после этого всю страну по телеграфу облетело воззвание, подписанное Лениным и Троцким: «Всем, всем, всем!!!

Бывший главнокомандующий против чехословаков, левый эсер Муравьев, подкуплен англо-французскими империалистами.

Муравьев сбежал из штаба Революционного Военного Совета в Симбирск и отдал по всем войскам приказ повернуть против немцев, которые, будто бы, взяли Оршу и наступают на нас. Приказ Муравьева имеет своей предательской целью открыть
Петроград и Москву и всю Советскую Россию для наступления чехословаков и белогвардейцев. Измена Муравьева своевременно раскрыта Революционным Военным Советом, и все войска, действующие против чехословаков, верны Советской власти.

Сим объявляется по всем войскам, по советам и всем гражданам Советской Республики:

1. Нигде немцы на нас не наступают, на немецком фронте все
спокойно.

2. Всякие призывы к наступлению на немецком фронте являются провокацией и должны караться расстрелом на месте.

3. Бывший главнокомандующий на чехословацком фронте, левый эсер Муравьев, объявляется изменником и врагом народа. Всякий честный гражданин обязан его застрелить на месте.

4. Все приказы по войскам, действующим против чехословаков, будут впредь до нового распоряжения подписываться Мехоношиным и Благонравовым». Последние товарищи были членами РВС Восточного фронта. Насчет подкупа «англо-французскими империалистами» в воззвании, конечно, перестарались. До сих пор историки спорят даже о том, согласовывал ли Муравьев свои действия с ЦК левых эсеров или весь мятеж был всего лишь его «импровизацией» – громко заявленной и бездарно проваленной. Большевистская фракция Симбирска в 8-10 человек смогла переубедить почти тысячу бойцов, на которых рассчитывал Муравьев. Даже те пьяные матросы-анархисты, которые наделали в городе шуму, беспрекословно
подчинились. Варейкис вспоминал: «К матросам, которых Муравьев выпустил из симбирской тюрьмы и взял для своей личной охраны, я написал от президиума записку, в которой предложил немедленно сдать оружие и присоединиться к Советской власти.

Матросы отдали оружие и прокричали три раза «ура» Советской власти».

Левые эсеры-максималисты Симбирска, оставаясь принципиальными противниками Брестского мира и сторонниками «беспощадной революционной борьбы с западной буржуазией», вынесли резолюцию с осуждением мятежа и декларировали: «Ни на какой разрыв с коммунистами мы не пойдем в практической Советской работе».

16 июля 1918 года в «городском театре состоялся концерт-митинг, посвященный обсуждению и выяснению авантюры Муравьева в Симбирске». С докладом выступил Варейкис. «В заключение оратор огласил разосланные Муравьевым телеграммы». Дали слово и симбирской фракции левых эсеров: «Тов. Гольман говорил об испытании Муравьева в фракции левых соц.-революционеров, в революционном отношении он оказался несостоятельным. Это был авантюрист, большой муравей, который погиб смертью муравья. Та же участь постигнет всех других маленьких муравьев, которые так или иначе вздумают проводить его намерения». Обсуждение длилось долго. «В антрактах оркестр духовой музыки играл марсельезу».

Останки же Михаила Муравьева были отправлены из Симбирска в Москву 20 июля 1918 года под конвоем из трех человек. Что характерно, предписание об отправке подписал упомянутый выше заместитель председателя губисполкома, левый эсер
Михаил Борисович Гольман, которого Муравьев пытался переманить на свою сторону и сулил ему должность комиссара телеграфа. По мнению историков, труп несостоявшегося «верховного главнокомандующего» был вывезен, чтобы, учитывая
значительную популярность убитого главкома, избежать поклонения его праху и создания среди его сторонников культа героя-мученика. Дальнейшая судьба тела неизвестна. Его могли сжечь или тайно захоронить. Не исключено, что из-за тяжелой обстановки на Восточном фронте тело не удалось доставить в Москву и оно было погребено где-то по пути
следования поезда. В любом случае, установить место захоронения Муравьева не представляется возможным.

Мятеж лопнул, как мыльный пузырь, но нанес колоссальный удар по моральному духу войск. По мнению историка Гражданской войны Николая Евгеньевича Какурина, «Главнокомандующий Муравьев, не имевший, в общем, определенного плана кампании против чехословаков, едва было не спутал все карты на начавшем было организовываться фронте, войска еще некоторое время продолжали оставаться без определенного руководства, в то время, как противник начал развивать свои первоначальные успехи в сторону центральной России, усиливаясь местными мобилизируемыми ими контингентами». Взятие
Симбирска войсками чехословаков и народоармейцами Комуча 22 июля 1918 года явилось в том числе результатом авантюры Муравьева.

В статье, написанной Варейкисом по горячим следам мятежа, есть фраза: «Пролетарская демократия не имеет и не должна иметь идолов». Этому убеждению Иосиф Михайлович оставался верен и в тревожные 1930-е годы. Стоит ли удивляться, что
его не минули репрессии. В октябре 1937 года 1-й секретарь Дальневосточного крайкома ВКП(б) Иосиф Михайлович Варейкис был арестован, а 29 июля 1938 года – расстрелян. Реабилитировали его посмертно лишь весной 1956 года.

В 1978 году на экраны Советского Союза вышел художественный фильм «Пыль под солнцем», посвященный ликвидации мятежа. Роль Муравьева в этой киноленте сыграл известный актер Петр Сергеевич Вельяминов. А в роли Варейкиса снялся Тимофей Иванович Спивак. Правда, знакомых улиц в фильме не увидишь – Ульяновск был капитально перестроен в конце 1960-х годов. Поэтому изображать Симбирск доверили Костроме.

Когда-то память о победе над мятежным главкомом собирались увековечить в Ульяновске памятником-ансамблем, ныне же об этом эпизоде Гражданской войны ничто не напоминает. Даже на здании суворовского училища, где решались судьбы фронта и республики, нет памятной доски.

А в январе этого года из Екатеринбурга в наш город пришел запрос из Военной прокуратуры Центрального военного округа. Он был направлен «в связи с решением вопроса о реабилитации» Муравьева, который якобы был «расстрелян 7 июля 1918 г. расстрельным отрядом чрезвычайного коменданта города Симбирска Варейкиса И.М.». Далее приписка: «Другой информацией не располагаем». К сожалению, в запросе не указывалось, кто ходатайствовал о реабилитации столь сомнительной личности. Но хочется верить, что изменника все же не возведут в статус невинной жертвы и не сделают из него героя. А мы будем помнить свою историю.