Как правило, в краеведении речь идет о достойных людях, выдающихся деятелях в той или иной сфере, мудрых руководителях. Или же о знаменательных событиях из симбирского прошлого. О темных сторонах бытия симбиряков говорится редко. В советское время частенько бывало, что существующая действительность рисовалась яркой радугой красок, а жизнь страны и государственные мужи до 1917 года изображались исключительно в мрачных цветах. Ныне обратная картина. Царскую Россию представляют едва ли не раем на земле, революционеров – шайкой уголовников, крестьянские войны – бандитским разгулом, а все советское прошлое – исторической ошибкой. Знающему человеку смешны рассказы с придыханием о благостных дворянских гнездах, честнейшем торговом люде, о поголовно безупречных и мудрых губернаторах и так далее.

Симбирской губернии повезло на многих деятельных талантливых администраторов в губернаторском кресле, таких как князь Сергей Николаевич Хованский, князь Алексей Алексеевич Долгорукий, князь Петр Дмитриевич Черкасский, барон Иван Осипович Велио, граф Владимир Владимирович Орлов-Давыдов, Николай Павлович Долгово-Сабуров, Владимир Николаевич Акинфов, князь Лев Владимирович Яшвиль и другие. Однако ради объективности стоит рассказать и об «антигероях» в губернаторских мундирах.

Нет страшней реакционера,

чем вчерашний либерал

Начнем с господина Магницкого. Михаил Леонтьевич появился на свет весной 1778 года. Бойкий, хорошо образованный юноша успел послужить в гвардии и заграничных посольствах. В Париже он даже привлек благосклонное внимание генерала Наполеона Бонапарта – тогда 1-го консула Французской Республики. Оценил Мишеньку Магницкого и знаменитый реформатор начала XIX века Михаил Михайлович Сперанский. В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона читаем: «Обладая недурными способностями, вкрадчивым характером и значительным честолюбием, он приобрел доверенность Сперанского и после его возвышения сделался ревностным исполнителем его планов».

Планида реформаторов на Руси всегда незавидна. В марте 1812 года и Магницкий, и его шеф угодили на четыре года в ссылку. Михаил Леонтьевич отбывал ее не в Сибири или на Колыме, а в Вологде. В 1816 году император Александр Павлович вернул опального чиновника из опалы и выразил ему свое полное доверие. Однако Михаил Магницкий уже навсегда «излечился» от либерально-реформаторских идей, а вскоре его имя стало для всей России символом мракобесия и ханжества.

В 1817 году он получил назначение губернатором в Симбирск. Едва прибыв к новому месту службы, Михаил Леонтьевич дал весьма красноречивую установку симбирским взяточникам: «Господа! Берите, но не дерите».

В симбирском обществе видную роль играли масоны во главе с князем Михаилом Петровичем Баратаевым. Вчерашний либерал, ставший ярым поборником незыблемости основ самодержавия и самой ортодоксальной религиозности, принялся всячески вставлять палки в колеса князю. В пику дворянству Магницкий устраивал свои «мероприятия» и окончательно рассорился с обществом. Впрочем, на симбирян Михаилу Леонтьевичу было по большому счету наплевать. Гораздо важнее, как его оценят в столице! Не случайно губернатор так старательно копировал поступки сильных мира сего. Современник писал: Он «ездит по церквам, беседует с духовными лицами, посещает чаще всего обыкновенные больницы, тюрьмы (что император делал в своих вояжах), учреждает в Симбирске, едва ли не первым из губернаторов, в подражание столице и в угождение князю Голицину, общество библейское, выходит из кареты, несмотря на грязь и холод, чтобы принять благословение бегавшего по симбирским улицам …Блаженного в надежде, что об этом дойдет до князя Голицина, а через него, может быть, и до Государя». К слову сказать, спустя несколько лет, когда влияние министра просвещения князя Голицина при дворе ослабло, Магницкий строчил на него грязные доносы, не брезгуя предавать огласке и, как бы поделикатнее выразиться, нетрадиционную ориентацию князя.

Симбирским же дворянам губернатор решил устроить показательную экзекуцию. Поскольку среди них было в достатке самых отпетых и жестоких крепостников, повод найти было нетрудно. В феврале 1818 года угодили под суд помещики Алатырского уезда Демидовы. Они довели побоями и унижениями до самоубийства дворовую девушку Пелагею.

А весной того же года в губернаторскую канцелярию поступила жалоба от крестьян помещицы Наумовой. Удивительным образом интересы забитых крепостных и действительного статского советника совпали. Магницкий решил возглавить едва ли не крестовый поход на борьбу «с жестокими и бесчеловечными поступками», а себя провозгласил ни много ни мало  Дон Кихотом! Естественно, все этапы борьбы красочно описывались в рапортах на имя императора: «В самое то время, как я готовился воспользоваться Высочайше дозволенным мне отпуском, … явились ко мне толпою, в числе более 100 человек, …крестьяне с жалобою на нестерпимые жестокости управляющего, помещицею в селении их поставленного. Причем представили двух человек в цепях, заклепанных с тяжелыми деревянными стульями, и из коих одному была надета на шею железная клеть в 18 фунтов. Толпа сия … проходила в пути чрез многие селения и, придя в город, остановилась против моего дома при большом течении зрителей. Находя происшествие сие во многих отношениях весьма важным, я немедленно нарядил комиссию … для строжайшего о происшествии сем исследования под личным моим надзором на месте…».

30 апреля 1818 года губернатор с немалой свитой лично выехал на место происшествия, в Ставропольский уезд. Почему-то особый гнев Михаил Леонтьевич обратил не на помещиков и управляющих, а на орудие пытки – железную шапку, выкованную чуть ли не 30 лет назад. Шапка 3 мая была показательно «наказана», о чем Магницкий также красноречиво расписал в рапорте: «Ненавистное орудие истязания, железная шапка, при нарочно командированном из Симбирска полицейском чиновнике разбита в куски теми же кузнецами, кои заклепывали ее на несчастных жертвах своевластной жестокости, в виду сельских начальников на том самом месте, где она была ими употребляема и для истребления навсегда и самых ее остатков брошены они в Волгу…».

Растроганные крестьяне провожали своего благодетеля с иконой, хлебом и солью, пали пред ним на колени, благодаря за «Божеский Суд». Смахнув слезу, Магницкий произнес: «Молитесь Богу за Государя и повинуйтесь помещику!». Дожидаться результатов суда над крепостниками он не стал, ибо главной своей цели – завоевать расположение верхов и репутацию борца «со всеобщим злом в одном маленьком углу Империи» – вполне достиг.

Видимо, «подорвав свои силы» в борьбе с шапкой, 5 мая 1818 года Михаил Леонтьевич покинул ненавистный Симбирск, ища увольнения от, как он писал, «нестерпимого звания губернатора». Свыше года, до лета 1819 года, губерния осталась без законного начальника. Лямку «отправляющего должность Гражданского губернатора» был вынужден тащить председатель уголовной палаты Андреев.

Сам же Магницкий, использовав Симбирск как трамплин для очередного карьерного скачка, в январе 1819 года стал попечителем Казанского учебного округа. И уже оттуда не упускал возможности подгадить симбирянам. Вот цитаты из текстов дореволюционных авторов:

«Ему нужно было неотлагательно блеснуть перед соседним, не любившим его, Симбирском таким важным поручением, таким доверием правительства, и в тоже время иметь случай показать пред новым начальством и Государем ревность свою».

«…В гимназиях при Магницком обучение стало отличаться церковно-религиозным направлением… В зале Симбирской гимназии до Магницкого существовала театральная сцена для драматических представлений, и учителя нередко давали здесь спектакли с благотворительною целью… Но Магницкий, сделавшись попечителем, предписал убрать сцену из залы гимназии и прекратить самые представления…».

Директор гимназии Александр Иванович Гапонов, попытавшийся отстоять сцену, получил суровую отповедь от Михаила Леонтьевича: «Я не признаю приличным образование юношества помощию театра и прибыль денежную не могу ставить наряду с вредом, от сего происходящим… В рассуждении же допущения в гимназию настоящих актеров – нахожу сие еще менее приличным…».

Да что Симбирск, Магницкий едва не загубил даже Казанский университет. Заглянем снова в статью из словаря Брокгауза и Ефрона:«Сущность преобразований Магницкого, по его же определению, заключалась в искоренении вольнодумства и основании преподавания всех наук на благочестии. Университет потерял даже тень самостоятельности и был всецело подчинен попечителю, старавшемуся сделать из высшего учебного заведения что-то похожее на монастырь. При самом назначении Магницкого по его представлению были уволены 11 профессоров; затем последовали новые увольнения лиц… В …1823 г. Магницкий …предлагал совершенно уничтожить преподавание философских наук в университетах. Самая жизнь студентов была подчинена в Казани строжайшим правилам монастырской дисциплины и наполнена упражнениями в благочестии. При таком порядке внутри университета водворились доносы и интриги, а местное общество начало брезгливо сторониться от него».

Словом, дела, как писал Александр Иванович Герцен, «…дошли до безграничной уродливости, до диких преследований, до судорожных плясок, до состояния кликуш и бог знает каких чудес». Михаил Леонтьевич, что называется, зарвался, и нарвался на ревизию, которая вскрыла «результаты системы Магницкого в виде полного падения университета; обнаружилась и громадная растрата казенных денег. 6 мая 1826 года Магницкий был отставлен от должности попечителя; для покрытия растраты был наложен секвестр на его имения».

Последние годы жизни заштатный реакционер провел в Ревеле и Одессе, где печатал в журналах одиозные статейки, в которых глумился над западным просвещением и особенно над ненавистной философией. Стоит заметить, что тогдашний министр народного просвещения князь Карл Ливен не пресекал этих публикации, а, напротив, предписывал распространять их по учебным заведениям. Осенью 1844 года Михаил Магницкий сошел в могилу. И уже посмертно удостоился упоминания в сказке Салтыкова-Щедрина «Медведь на воеводстве». Самодур Топтыгин 2-й «спросил, нет ли в лесу, по крайней мере, университета или хоть академии, дабы их спалить; но оказалось, что и тут Магницкий его намерения предвосхитил: университет в полном составе поверстал в линейные батальоны, а академиков заточил в дупло, где они и поднесь в летаргическом сне пребывают. Рассердился Топтыгин и потребовал, чтобы к нему привели Магницкого, дабы его растерзать…, но получил в ответ, что Магницкий, волею божией, помре».

Продолжение следует.

Ведущий архивист Государственного архива Ульяновской области

Антон Шабалкин