«ДУРНОЙ ЧЕЛОВЕК» ИВАН ПЕТРОВИЧ

Почти двадцать лет спустя после Магницкого губернаторствовал в Симбирске Иван Петрович ХОМУТОВ. Начиналась его карьера прекрасно. Служил на флоте, воевал на Кавказе. Сохранились восторженные отзывы о храбрости полковника Хомутова в боях с горцами. В 1836 году его назначили губернатором в Симбирск вместо смещенного в результате интриг столичных и местных недоброжелателей Ивана Жиркевича. Хомутов, казалось, должен был вписаться в местное общество. Жандармский штаб-офицер Эразм Иванович Стогов вспоминал: «Хомутов хорошей наружности, лет под 50, высок, плешив, с большим носом – весьма представительная личность, любезен, веселонравен, любит общество». «Он приехал шумно, весело; ко всем визиты, к нему все…».

В отличие от Магницкого, в правлении Хомутова было гораздо больше светлых страниц. Именно при нем началась реализация указаний Николая I по благоустройству города. Хомутов удостоился в 1837 году «высочайшего благоволения» за скорое усмирение волнений среди крестьян-татар в Сызранском уезде. В том же году подчиненная губернатору полиция захватила в овраге речки Симбирки шайку дезертиров, терроризировавшую весь город разбоями и грабежами. Посетивший в 1837 году Симбирск наследник цесаревич Александр Николаевич (будущий Александр II) писал своему отцу, императору Николаю: «Хомутов, сколько я слышал, человек умный и достойный, но, к сожалению, бедность причиною, что он ведет жизнь слишком уж по своему месту скромную».

Впрочем, сам Иван Петрович весьма скоро решил для себя проблему с изысканием «дополнительных доходов». Если Магницкий ханжески взывал к коррупционерам: «Берите, но не дерите», то Хомутов воистину «драл» взятки с кого только мог. Симбирский помещик и известный литератор 1-й половины XIX столетия Михаил Александрович Дмитриев оставил красочное описание взяточной вакханалии тех лет: «Добрый человек был здесь тот, который берет большими кушами и с разбором, то есть знает, с кого и за какое дело взять, и который возьмет, да и сделает: такой человек берет взятки систематически и сверх того приобретает себе друзей в тех, кому он нужен, потому что на него им всегда можно уже надеяться.

– Дурной человек здесь тот, кто берет со всякого, что попадется, и который ни для кого ничего не сделает и не умеет сделать: губернатор, Иван Петрович Хомутов, почитался здесь дурным человеком!

…Трудно изобразить тогдашнее симбирское взяточничество и трудно ему поверить; однако честию уверяю, что все, что я пишу теперь, есть сущая правда. Например, губернатору ставил сам полицеймейстер белые хлебы, говядину на стол и прочее, забирая их у продавцов даром. – Грабеж и насилие властей доходили до неслыханных размеров».

О законности у Хомутова были представления, пожалуй, как у некрасовского героя: «Закон – мое желание! Кулак – моя полиция!». Рукоприкладством, впрочем, губернаторы занимались и до него. Князь Алексей Долгорукий лупил на пожаре палкой нерасторопного полицейского чина. Иван Жиркевич гнался по улице за проштрафившимся архитектором. Но эти хоть и били, зато за дело. Иван же Хомутов просто самодурствовал по полной программе. Снова откроем мемуары Михаила Дмитриева: «Один из симбирских каретников – Петр Александров Филатов чинил экипаж губернатору даром. Но на требование его переделать совсем почти развалившуюся карету отвечал, что переделка этой кареты будет стоить несколько сот рублей, и потому без денег он исправить ее не может». Строптивого мастера, который к тому же был болен, полиция по надуманному поводу упрятала в тюрьму. «Продержавши всю неделю, прислали ему сказать, чтоб он дал столько-то полуимпериалов, и что его за этот выкуп выпустят. Заплативши выкуп, он был освобожден и явился с жалобою к губернатору. Губернатор треснул его в зубы, закричал: «Как он смеет клеветать на полицеймейстера!» – и прибил его до полусмерти, после чего он опять долго был болен».

А когда губернатору понадобились деньги на поездку в столицу, он приказал вынуть несколько досок из моста через овраг речки Симбирки. И потребовал с купцов, чьи лавки стояли по бокам моста, немалую плату за то, чтобы вернуть доски на прежнее место. К чести симбирских торговцев надо отметить, что они не поддались на шантаж. Тут, как на грех, Симбирск посетил наследник цесаревич. И Ивану Петровичу Хомутову пришлось везти высокого гостя «к назначенному для него дому далеким объездом по темным переулкам».

Последней каплей, переполнившей чашу терпения симбирян, стало высокомерие гражданской супруги губернатора, заявившей, что для нее мелко симбирское общество. Хомутов пытался замириться, организовав бал, но дворяне устроили ему полную обструкцию, прислав к губернаторскому дому пустые кареты. Скандалезная история, в раздувании которой преуспел все тот же жандарм Стогов, закончилась переводом Хомутова на губернаторство в Вятку. Дмитриев откликнулся на это событие эпиграммой:

Иван Петрович наш назначен в перевод.

Царю хвала и Богу слава!

На Вятке будет он теперь давить народ,

На Вятке, не у нас, получит Станислава!

Иван Петрович наш назначен в перевод, – Вот как судьба правдива стала:

И служба за царем его не пропадет,

И наша за Богом молитва не пропала.

Кстати, в Вятской губернии были широко развиты шорные промыслы. По забавному совпадению Хомутов угодил губернаторствовать в край, славившийся производством хомутов.

«ИУДУШКА» КОМАРОВ

На место Ивана Петровича был прислан 42-летний Николай Иванович КОМАРОВ. Его судьба очень поучительна.

16-летним юношей Николенька Комаров пошел в 1812 году воевать с Наполеоном. Молодой человек не преуспел на полях брани, зато завел множество знакомых среди офицеров, представителей интеллектуальной и культурной элиты России. В 1820-е годы он служил в Тульчине вместе с декабристом-симбирянином Василием Ивашевым, много общался с Павлом Пестелем. В начале 1821 года Николай Комаров сам состоял членом Союза благоденствия и участвовал в его Московском съезде. Впрочем, в отличие от своих решительно настроенных товарищей он стал предлагать распустить тайное общество. Правоверный служака поспешил отмежеваться от вчерашних единомышленников и охотно расставался с либеральными настроениями.

Когда в декабре 1825 года восстание декабристов было подавлено, а по стране прокатилась волна арестов, власти вспомнили и о Николае Ивановиче. Его не стали заковывать и конвоировать в столицу, а вызвали на допрос по командировке. И Николай Комаров стал активно сотрудничать со следствием. Он охотно давал «подробные и чистосердечные показания», то есть предавал тех, кому еще недавно клялся в дружбе и верности идеалам. «Иудушка» Комаров, выслуживаясь, оговаривал людей десятками. Причем многие из тех, кто оказался за решеткой по его наветам, позже были полностью оправданы следствием. Подобное рвение понравилось императору Николаю, и он высочайше повелеть изволил отпустить своего тезку «с оправдательным аттестатом».

Но аттестат аттестатом, а честь и имя Николая Ивановича навсегда оказались замаранными. Дальнейшая служебная карьера не складывалась – нигде Комаров не задерживался более двух лет. Все сторонились его. А уж в симбирском обществе искать сочувствия к своей персоне ему было тем более бесполезно. Вот что писал краевед Александр Николаевич Блохинцев: «Во время следствия по делу декабристов, в ходе их допросов неоднократно возникал вопрос о наличии в Симбирске «управы декабристов», то есть отделения тайного общества. …В итоге следствия стало ясно, что такого отделения в городе не существовало. Но, вероятно, какие-то доносы или донесения беспокоили правительство.

…Видимо, не только подъем крестьянских волнений привел тогда Комарова в Симбирск, а и жгучий интерес правительства к умонастроениям симбирян. И кто их мог лучше почувствовать, как не прежний «либерал»!».

Действительно, правительственные репрессии коснулись знаменитых симбирских родов Ивашевых и Тургеневых. Под арестом побывал предводитель дворянства князь Баратаев. В результате симбирское дворянское общество, хотя никогда не отличалось революционностью, встало в глухую оппозицию к исполнительной власти. В том же 1838 году скончался старик Петр Никифорович Ивашев – генерал-майор, душа общества, один из инициаторов увековечения Карамзина и других благих начинаний, чей сын томился в далекой Сибири. И вот тут-то в Симбирск назначают губернатором Комарова. Николай Иванович сразу почувствовал вокруг себя общественный вакуум – он не пользовался ни авторитетом, ни симпатией со стороны симбирян.

Находясь в постыдной изоляции, неспособный ни на что стоящее, губернатор стал донимать мелкими придирками чиновников. То он вмешивался в дела, относящиеся исключительно к компетенции губернского прокурора. То, желая насолить судейским чиновникам, включал во Всеподданнейший отчет ничтожный эпизод о пьянстве и драке секретаря палаты с дьячком.

Вынужденный писать объяснительную, председатель Уголовной палаты Соболев справедливо заметил: «…Не видно, чтобы господин Комаров споспешествовал к искоренению злоупотреблений в губернии и других беспорядков, особенно по двум городам: Самаре и Сызрану, где совершаются убийства, грабежи, пожары и прочие злодеяния от беспечности только полиции. Вообще ревизия по губернии вероятно открыла бы многое., равно общественное мнение о господине Комарове.».

А жандармский генерал-майор Перфильев, присланный в губернию разбираться с пожарами, секретно рапортовал министру юстиции в сентябре 1839 года: «Подобные действия, как я полагаю, не могут быть для службы полезны, ибо ослабляя влияние Начальника губернии на подчиненных, уничтожают должное уважение к распоряжениям, лицу и званию его.». Наконец весной 1840 года император был вынужден сместить Комарова с дежурной формулировкой: «Всемилостивейше уволен, согласно прошению, за болезнию, от службы». Симбирск расстался с Николаем Ивановичем без малейшего сожаления.

Похоже, в России уже не оставалось места, где отставной губернатор мог бы чувствовать себя комфортно. И он отправляется ездить по заграницам. В декабре 1842 года наш земляк, поэт Николай Михайлович Языков, писал из Италии: «В Рим же на зиму будет из Флоренции и бывший симбирский губернатор Комаров – известный подлец; он путешествует с молодой женой – и сам молодится, шнуруется, белится и румянится и, в добавок к этому, немилосердно бьет не только своих российских лакеев, но и прислугу в гостиницах».

Объездив Европу и вновь оставив о себе самые нелестные отзывы, Николай Комаров вернулся в Санкт-Петербург. И там, в мае 1853 года пустил в себя пулю. Александр Николаевич Блохинцев дал блестящий комментарий: «Это было, кажется, единственно добрым делом, что он мог сделать». Официально считалось, что самоубийство действительный статский советник совершил по «невыясненным обстоятельствам». Что в действительности заставило нажать на курок человека, когда-то сломавшего малодушным предательством чужие жизни и собственную судьбу, мы вряд ли узнаем. Труп самоубийцы без почестей был вывезен на 4-ю версту Царскосельской железной дороги и зарыт на Холерном кладбище.

Завершить рассказ о Николае Комарове хочется характеристикой, данной ему Николаем Платоновичем Огаревым, писавшим, что о нем в Симбирске «…вспоминают как об одном из самых скверных губернаторов».

Хочется верить, что эта «информация к размышлению» пригодится и современным чиновникам различных уровней.

Автор – краевед Антон Шабалкин