Еще лет 20 назад Ивана Дмитриевича Андреева многие знали в Ульяновске. Несмотря на почтенный возраст, он часто приезжал на родину, встречался с краеведами, музейными работниками, школьниками. Рассказывал о городе 20-30-х годов, интересных людях, своей удивительной судьбе; подарил музею фотографии. Они сняты, когда он уже не жил в Ульяновске, но, вероятно, часто бывал здесь.
Иван Андреев родился в Симбирске в 1912 году. Семья жила на Хлебной (Орлова) улице. В 1929 году окончил школу имени К.Маркса, ныне 1-ая гимназия. Для поступления в ВУЗ сыну служащих требовался рабочий стаж. Летом кочегарил на волжских пароходах, зимой работал на «Володарке». Со школьных лет увлекся водным спортом: ходил под парусом и на веслах, прекрасно плавал. В 1931 г. поступил на математический факультет Казанского университета. «Вот там я стал умным, – шутливо говорил Иван Дмитриевич. – Голодным, но умным». Написал статью по теории полярных сияний и послал в Ленинград для журнала «Климат и погода». И сразу получил предложение принять участие в работах 2-го международного полярного года 1932-1933.
В декабре 1932 года он уже научный сотрудник Мурманской морской обсерватории в Полярном. Изучал атмосферное электричество. Довелось плавать на первых экспедиционных арктических судах, еще деревянных. «Николая Книповича» построил Ф.Нансен по образцу своего «Фрама», шхуна «Персей» участвовала в спасении экспедиции Нобиле. Ходил на этих судах по Баренцеву и Карскому морю, на Шпицберген… В Арктике Андреев прославился тем, что ступил на землю Франца-Иосифа в сандалиях на босу ногу – другой обуви у него не было.
Рассказывал Иван Дмитриевич о своих встречах с Кировым. Впервые случайно встретились на станции в Апатитах. Андреев шел на лыжах вдоль железной дороги от Мурманска до Кандалакши – вел инструментальную съемку. Киров оказался там проездом в Хибины. Потом был на приеме у Кирова в Смольном: привез ему свою статью, беседовали о Севере. В июле 1933 г. в Полярном неожиданно столкнулся с группой людей: Сталин, Ворошилов, Киров… Сергей Миронович узнал Андреева, поздоровался. Оказалось, руководство осматривало будущую военно-морскую базу. Через неделю в Полярный пришли корабли Северной флотилии. В 1933 г. Андреев был на приеме у Куйбышева: просил денег на экспедицию. Хотели на «Николае Книповиче» (деревянной шхуне!) пройти высокими широтами Северного морского пути. Валериан Владимирович – «славный дядька!» – попросил немного подождать: большие средства нужны.
В 1934 г. И.Д.Андреев поступил в Ленинградский университет и одновременно получил назначение на вновь построенную гляциометеорологическую обсерваторию на леднике Федченко. Там, на высоте 4200 м., провел две зимовки, изучал режим ледника. Толща льда – 1000 метров! Исходил весь Памир. В 1936-1937 г. был уже начальником зимовки и обсерватории. 1 Мая 1937 года телеграмму Андреева с высочайшей в мире обсерватории зачитывали на Красной площади. Ему тогда было 25 лет.
Университет Андреев окончил в 1941 году и сразу попал на фронт. Он – начальник метеослужбы 36-ой авиадивизии дальнего действия. Летали по всем фронтам – от Будапешта до Заполярья, бомбили аэродромы в глубоком тылу врага. С войны вернулся инвалидом – тяжелое ранение спины. «Умный врач мне сказал: не одевай корсет. Плавай, бегай, ходи на лыжах. Терпи, наденешь корсет – погибнешь». Так он и жил. В возрасте далеко за 80 плавал в бассейне по 2 км., ходил на лыжах. «Сердце работает как часы!».
В послевоенные годы И.Д.Андреев – известный геофизик, зав. кафедрой Высшего арктического училища (Ленинградское высшее мореходное училище). Готовил полярников, будущим капитанам читал курс навигационной метеорологии. Можно сказать, что все арктические и антарктические работники того времени, в т.ч. самые прославленные исследователи высоких широт, – его выпускники.
«Если б мог, повторил свою судьбу еще раз», – говорил Иван Дмитриевич. Ему было о чем вспомнить. Нам, конечно, интересно, каким запомнился Андрееву родной город его юности. Вот два коротких рассказа.
***
ВЕЧЕРНИЙ ПРОМЕНАД ПО ГОНЧАРОВСКОЙ
Вечерние гулянья горожан в годы НЭПа носили почти ритуальный характер. Гончаровская улица, на которой днем можно было встретить лишь нескольких человек, одного или двух «занятых» извозчиков, оживлялась к вечеру. Особенно это было заметно в субботние и воскресные вечера. Казалось, что население всех прилегающих улиц вышло из домов – себя показать и других посмотреть.
Среди гуляющих – цвет симбирско-ульяновской интеллигенции. Знаменитый врач-хирург Дмитрий Иванович Емельянов, доктора Листов, Пирогов; учителя школ-семилеток и восьмилеток. Всяк спешил в субботний вечер сюда, на Гончаровскую, прогуляться. Владельцы магазинов и базарные торговцы, советские служащие, рабочие завода им. Володарского и даже волжские грузчики, закончившие свой тяжелый артельный труд. В толпе мелькали стайки школьников.
Вся эта публика степенно двигалась двумя колоннами навстречу друг другу, по тротуару четной стороны улицы. Часам к 6-7 вечера это были плотные потоки. Знакомые чинно приветствовали друг друга, приподняв кепку или фуражку. Редко кто останавливался, встретив знакомого. Выбиваться из общего потока не полагалось. Можно было только отправиться на очередной сеанс в кинотеатр – «Художественный», «Красную звезду» или «Экспресс».
Шла миграция прогуливающихся на Новый Венец, но оттуда им взамен притекали новые пары или группы людей. Влюбленные парочки, некоторое время погуляв по Гончаровской, уходили в заросли сирени Карамзинского садика.
Степенная публика продолжала свой променад по улице Гончарова. Вот идет в высоком картузе, ведет под ручку супругу владелец одного из магазинов. Проходя мимо своего предприятия, косит глазом на окна и, самодовольно улыбаясь, поглаживает роскошную бороду. Рядом – рабочий патронного завода с въевшейся в заскорузлые руки металлической пылью. Это Сема Хмелев, совладелец моторной лодки, на которой по воскресным дням они с Николаем Кузнецовым перевозили на остров Середыш народ на пляжи. Это был их бизнес, дававший солидный приработок. Сема успел, приехав с «той стороны» и побывав дома, умыться, надеть чистую блузу-толстовку и выйти в субботний вечер прогуляться.
Блуза-толстовка была характерной одеждой горожан времен НЭПа. Кто только не носил этого наряда: и важный начальник советского учреждения, и рядовой служащий, и школьник, и пролетарий. Преобладал серый цвет туальденоровой бумажной ткани. Эта ткань была сравнительно дешева. Пиджачные костюмы были одеждой зажиточных людей.
Головные уборы – обязательная часть мужского наряда. Начиная со старинного картуза с высоким околышем, часто окантованным лентой цветов прежних ведомств, и огромной тульей до тюбетеек, привезенных из Казани, расшитых золотым или серебряным узором. Наконец, кепки. От маленьких, с коротким козырьком, до громадных, напоминающих гнездо большой птицы. Суконные, барашковые, льняные, твидовые и самые простые ситцевые кепочки украшали головы горожан и красноречиво говорили об их достатке и социальном статусе.
Манера носить кепку – как она отчетливо характеризовала ее владельца! Кепка с откинутой назад, по-ленински, тульей и открывающая все лицо… Кепка, надвинутая на лоб, с тульей, лежащей на козырьке… Надетая прямо или сдвинутая на ухо… Мой товарищ по школе имени К.Маркса, Эдик Шмидт, первое, что сделал на свой первый заработок, – заказал шапочному мастеру кепку. И какую! Серое сооружение из буклированного материала выступало сантиметров на пять над каждым ухом. Козырек выступал над его носом сантиметров на десять и был весьма обширным. Выполненная из толстого материала и подбитая ватой, кепка была предметом зависти его ровесников, гуляющих по Гончаровской. Днем Эдик не носил свое драгоценное приобретение. А вот вечером, несмотря на жару, кепка украшала его голову.
Прогулки совершались по четной стороне улицы от Московской до Сенной и обратно. Шума от движущейся массы людей не слышно, скорее, приглушенный шелест доносится до ушей прохожего, торопящегося по своим делам. Иногда шелест человеческой речи и шарканье шагов по асфальту нарушаются пронзительным звонком из цирка-шапито, приглашающего зрителей на очередное представление. «Восемь Маренго – велосипедный аттракцион» – гласят огромные афиши, зазывающие народ в это заведение. Часть прогуливающихся тонкой струйкой перетекает под брезентовый купол, откуда доносятся звуки небольшого оркестрика, сопровождающего выступление артистов.
В девятом-десятом часу вечера, когда начинало темнеть, людские потоки постепенно редели, растекаясь по ближайшим районам города. Гончаровская улица освещалась тускло горевшими электрическими фонарями, а прилегающие улицы – лишь лампочками, ввернутыми в номерные знаки домов. Особой мощностью они не отличались и светились желтовато-красным светом, благодаря пониженному напряжению, которое выдавалось в электрические сети города сравнительно маломощной станцией, находившейся на Минаевской улице.
В те далекие времена о телевидении и не помышляли. Да что телевидение, простого радиоприемника в домах не бывало. У редкого горожанина был самодельный детекторный радиоприемник Шапошникова. Заводских приемников на весь город было раз-два, и обчелся. Да и те «шапошниковские». Эти радиоприемники не давали уверенного приема. Надо было постоянно искать на детекторе точку, при которой прорывались передачи Московской станции имени Коминтерна.
Отсутствие средств информации, информационный голод выводил народ на вечерние прогулки. Жажда общения и новизны – вот стимулы, вызвавшие этот феномен провинциальных городов. О чем только не говорилось во время вечерних прогулок! От высокой политики, от государственных, губернских и городских событий до перемывания косточек своим соседям и сослуживцам.
Когда говорю о Гончаровской улице старого Симбирска-Ульяновска, вспоминаются слова классика, сказанные им относительно главной улицы Петербурга: «Невский – сама напевная, самая лиричная улица мира…». Вот такой же остается в моей памяти Гончаровская.
***
НОЧЬЮ ПОПЕРЕК РЕКИ
В один из темных, безлунных вечеров, проводя время на спасательной станции, Боря Яковлев, Ваня Ремеров, Коля Митрофанов и я заговорили о таинственности ночной реки. О том, как, наверное, страшно оказаться в темную ночь посередине Волги, когда на расстоянии вытянутой руки ничего не видно. Слово за слово, и рождается мысль плыть сейчас через Волгу, и не просто на остров Середыш, а через проран к перевозной станции «на той стороне».
Решение принято. Плыть будем втроем, а один сопровождать нас на лодке. Плыть решили я, Ваня Ремеров и, не помню, Коля или Боря. Один из них садится в лодку. Уговариваемся – плыть будем, не теряя друг друга из виду, не перегоняя и не отплывая в сторону. Лодка должна идти следом, на расстоянии нескольких взмахов весла, чтобы в случае надобности моментально быть рядом.
Поверхность реки – зеркально гладкая, ветерка нет. Течение подхватывает нас, и мы, не торопясь, плывем поперек реки. При заплыве через Волгу днем плывешь наискосок, чтобы попасть на Середыш, не будучи унесенным течением. Сейчас, наоборот, нам от Смоленского спуска надо проплыть в проран, и течение должно работать на нас.
Плывем молча, ориентируясь по огням на железнодорожном мосту. Впереди все темно. Взгляд назад рисует освещенную вершину ульяновской горы – Старый Венец, Новый Венец и, у подножья, линию пароходных пристаней, освещенных огнями. Все, что видишь от уровня воды, выглядит совершенно иначе, чем тот же вид из шлюпки или с палубы теплохода. Сейчас все кажется чужим и незнакомым. Черная вода, черный берег и кажущаяся висящей в воздухе цепочка огней.
Черная вода настораживает и заставляет ждать чего-то необычного. Каждый миг ждешь, что из воды появится чудище, которого ты никогда не видел. Нас окружает чернота и темень. Но вот в темноте начинает вырисовываться берег Середыша. При взгляде на правый берег, мы приплыли к острову на траверзе верховой пристани. Сказалась привычка к преодолению течения. До прорана еще метров 500 вдоль берега острова. Поворачиваем вниз по течению и попадаем в струю, которая втекает в проран.
Берег острова становится все круче. Течение его подмывает, и он, кажется, нависает над нами, плывущими в нескольких метрах от него. Быстрое течение шелестит у неровностей берега, иногда раздается тихий всплеск. Это песчано-глинистый комок земли свалился в воду. С легким шипом лопаются пузыри, образовавшиеся в завихрениях у встреченных водой препятствий. И жутко, и радостно. Река принимает нас, разговаривает с нами.
Течение все ускоряется. Масса воды втягивается в воронку прорана. Выплыть здесь против течения было бы невозможно. Плывем, вернее, держимся на воде. Вода сама несет нас. Вот и белый бакен, ограждающий вход в проран. Он почти на берегу, так здесь глубоко. Течение сразу отбрасывает нас к противоположному берегу прорана. Охвостье Середыша становится отмелым и вязким, а этот берег высок и обрубист. Сильная струя подмывает его, и снова вода «разговаривает», шелестит и ухает. Временами что-то обрушивается в воду. Стараемся держаться посередине прорана. У его правого берега могут быть упавшие в воду кусты ивняка и деревья, еще не унесенные течением.
Проран длиной в два с половиной мостовых пролета, опоры которых стоят на суше, проплываем за несколько минут и выходим из сильной волжской струи в спокойную воду Воложки. Теперь самое трудное позади. Несколько сотен метров по почти стоячей воде к перевозной пристани, фонарь которой служит нам ориентиром. Вода цветет, по поверхности плавает ряска. Эта Воложка стала непроточной. Раньше она начиналась выше Поливны. Между Поливной и Захарьевским хутором, перерезая пески левого берега Волги. Там начинался Пальцин остров, находилась его стрелка, а теперь – после очередного паводка – ее исток забросало песком. Мне, совершавшему несколько дней назад одиночный поход по ее глади на легонькой бударке, пришлось перетаскивать лодчонку через наметенный песчаный бугор в коренное русло Волги.
Наш заплыв окончен. Весело смеемся над своими страхами и на лодке отправляемся в обратный путь. Два часа были затрачены на это приключение, но сколько впечатлений! Никогда не забуду этой черноты воды, ощущения одиночества в темной ночи.
***
Использованы материалы газеты «Симбирский курьер» 1995-1999 гг.: воспоминания И.Д.Андреева и статьи Т.В.Мавленковой
_________________
Фото И.Д.Андреева. В сквере на углу улиц Ленина и К.Маркса (Гончарова). Не ранее 1938 года, когда был установлен фонтан со скульптурой.
УОКМ

Гончаровская улица. Вид с колокольни Вознесенского собора.
УОКМ

Гончаровская улица.

Улица К.Маркса (Гончарова). 1930-ые годы.
Из коллекции А.С.Сытина

Перекресток Гончаровской и Сенной улиц.
Почтовая карточка Волжского речного пароходства, 1920ые – 1930ые годы.

Фото И.Д.Андреева. На острове Середыш. 1930-ые годы.
УОКМ

Фото И.Д.Андреева:
1) Пароходы у дебаркадера пристани Ульяновска. 1930-ые годы.
2) Пароход «Серго Орджоникидзе» у дебаркадера пристани Ульяновска. Не ранее 1939 года, когда был установлен этот дебаркадер.
УОКМ

Фото И.Д.Андреева, 1930-ые годы:
1) Прогулочный пароход на Волге.
2) Пароход «Власть Советов» линии Казань-Ульяновск.
УОКМ

Вид на Волгу. Хорошо виден проран, через который темной ночью плыли Иван Андреев и его друзья.
В.Н.Алексеев, «На родине Ленина», М.-Л., ГИЗ, 1926.

П.Г.Панин:
1) Вид на Волгу в Ульяновске. «Пролетарский путь» от 16 июня 1938 года.
2) Вид на Ульяновск с пляжа на острове Середыш. «Пролетарский путь» от 17 июня 1937 года.