Российская империя доживала свои последние годы, когда осенью 1915 года в столичном Петрограде было учреждено новое министерство – земледелия. Первым министром земледелия был назначен Александр Николаевич Наумов, симбирский уроженец и выпускник Симбирской мужской классической гимназии 1887 года. Да, он окончил гимназию в один год с Владимиром Ульяновым и, более того, шесть лет просидел с ним за одной партой!

В 2018 году Александру Николаевичу исполнилось 150 лет. Он родился в 1868 году и почти на два года был старше своего легендарного соседа.

В советское время соседство за одной партой Володи Ульянова и Саши Наумова никак не акцентировалось, да и вовсе не замечалось. Они были очень разными, вождь мирового пролетариата и имперский министр земледелия, первый – олицетворение революции, второй – консерватизма. Молодой выпускник юридического факультета Московского императорского университета А.Н. Наумов начал делать карьеру еще при императоре Александре III. В 1905 – 1915 годах он был самарским губернским предводителем дворянства, выслужив в этой должности придворный чин егермейстера, соответствовавший армейскому генерал-лейтенанту. В революционном 1905 году Александр Николаевич основал в Самаре отделение «Партии порядка на основании манифеста 17 октября», или октябристов – умеренно-правой партии, основы проправительственного большинства в III и IV Государственных думах Российской империи, особым образом поддерживавшей начинания премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина.

Для самарских революционеров А.Н. Наумов был жупелом. В него стреляли как-то вечером в 1905 году, когда Александр Николаевич вышел подышать на балкон своего роскошного самарского особняка, до сих пор именуемого домом Наумова: «Не успел я встать у одной из боковых колонн, как послышались из соседнего Струковского сада один за другим три выстрела. Пули просвистели мимо меня. Я отошел, перекрестился, вернулся к своим ребятишкам и с особой радостью поднял с ними забавную возню. Могло бы быть хуже!».

Тем же самым особняком искренне восхищался премьер-министр П.А. Столыпин, который в сентябре 1910 года совершал официальную поездку по Волге, побывав в Симбирске и Самаре: «Столыпин, будучи в Самаре, заехал, между прочим, ко мне и любовался нашим домом. Около него, незадолго до приезда министра, была закончена постройка обширного каменного здания для отделений Крестьянского и Дворянского Банков… Я сильно досадовал на это непредвиденное и уродливое соседство, совсем не гармонировавшее с красивым очертанием моего особняка. Недаром Столыпин, отойдя на противоположную сторону улицы и показывая на эти два смежных здания, дал им такое сравнение: «Чистокровная арабская лошадь и вьючный верблюд».

Александр Николаевич на 26 лет пережил Владимира Ильича. Он скончался 3 августа 1950 года в эмиграции в Ницце, успев оставить после себя замечательные мемуары, в которых нашел замечательные и очень выразительные слова и для своего великого однокашника.

Саша Наумов принадлежал к самому родовитому и самому богатому симбирскому дворянству. Он начал учебу в Симбирской военной гимназии, основанной в 1873 году, – родители желали дать сыну широкое гуманитарное образование. В 1881 году, накануне преобразования военной гимназии в кадетский корпус, А. Наумова перевели в гимназию классическую.

«После дружной товарищеской семьи военной гимназии мне было на первых порах нелегко привыкнуть к новой весьма пестрой среде моих одноклассников по классической гимназии. Там большинство было тесно связано единством происхождения (дети офицеров), воспитания и возраста, в результате чего все в классе быстро сходились на товарищеское «ты», остававшееся на всю последующую их жизнь, – вспоминал об этом Александр Николаевич. – Здесь же, в гражданской школе, я застал полное различие во всех упомянутых отношениях; поэтому замечалась некоторая натянутость в товарищеских взаимоотношениях, и если проявлялось какое-либо более тесное сближение, то таковое усматривалось между юношами, имевшими между собой ту или другую лишь групповую, а не внеклассную общность. Дети чиновников всяких рангов, дворянских, купеческих, мещанских, крестьянских семей, служащих всяческих профессий, чернорабочих – все это мешалось в одном общем здании и классе, приурочиваясь к одному совместному обучению».

Это невероятно ценное психологическое наблюдение, раскрывающее внутреннюю подоплеку не только гимназической учебы, но и самой жизни семьи Ульяновых в Симбирске. В «городе-дворянине» к разночинцам Ульяновым, безусловно, не могли полностью относиться как к своим, несмотря на регалии и чин действительного статского советника, штатского генерал-майора, директора народных училищ Симбирской губернии Ильи Николаевича Ульянова. «Как сейчас помню старичка елейного типа, небольшого роста, худенького, с небольшой, седенькой, жиденькой бородкой, в вицмундире Министерства Народного Просвещения с Владимиром на шее. » – писал об Ульянове-старшем А.Н. Наумов. «Старичка» и не более, хотя И.Н. Ульянов всего-то прожил неполных 55 лет.

Владимир Ульянов, конечно, запомнился куда лучше.

«Центральной фигурой во всей товарищеской среде моих одноклассников был, несомненно, Владимир Ульянов, с которым мы учились бок о бок, сидя рядом на парте в продолжение всех шести лет, и в 1887 году окончили вместе курс. В течение всего периода совместного нашего с ним учения мы шли с
Ульяновым в первой паре: он – первым, я – вторым учеником, а при получении аттестатов зрелости он был награжден золотой, я же серебряной медалью.

Маленького роста, довольно крепкого телосложения, с немного приподнятыми плечами и большой, слегка сдавленной с боков головой, Владимир Ульянов имел неправильные – я бы сказал – некрасивые черты лица: маленькие уши, заметно выдающиеся скулы, короткий, широкий, немного приплюснутый нос и вдобавок – большой рот, с желтыми, редко расставленными, зубами. Совершенно безбровый, покрытый сплошь веснушками, Ульянов был светлый блондин с зачесанными назад длинными, жидкими, мягкими, немного вьющимися волосами.

Но все указанные выше неправильности невольно скрашивались его высоким лбом, под которым горели два карих круглых уголька. При беседах с ним вся невзрачная его внешность как бы стушевывалась при виде его небольших, но удивительных глаз, сверкавших недюжинным умом и энергией».

От внешности Александр Николаевич переходит к умственным качествам и характеру: «Ульянов в гимназическом быту довольно резко отличался от всех нас – его товарищей. Начать с того, что он ни в младших, ни тем более в старших классах, никогда не принимал участия в общих детских и юношеских забавах и шалостях, держась постоянно в стороне от всего этого и будучи беспрерывно занят или учением или какой-либо письменной работой. Гуляя даже во время перемен, Ульянов никогда не покидал книжки и, будучи близорук, ходил обычно вдоль окон, весь уткнувшись в свое чтение. Единственно, что он признавал и любил, как развлечение, – это игру в шахматы, в которой обычно оставался победителем даже при единовременной борьбе с несколькими противниками.

Способности он имел совершенно исключительные, обладал огромной памятью, отличался ненасытной научной любознательностью и необычайной работоспособностью. Повторяю, я все шесть лет прожил с ним в гимназии бок о бок, и я не знаю случая, когда Володя Ульянов не смог бы найти точного и исчерпывающего ответа на какой-либо вопрос по любому предмету. Воистину, это была ходячая энциклопедия, полезно-справочная для его товарищей и служившая всеобщей гордостью для его учителей.

Как только Ульянов появлялся в классе, тотчас же его обычно окружали со всех сторон товарищи, прося то перевести, то решить задачку. Ульянов охотно помогал всем, но насколько мне тогда казалось, он все же недолюбливал таких господ, норовивших жить и учиться за чужой труд и ум.

По характеру своему Ульянов был ровного и скорее веселого нрава, но до чрезвычайности скрытен и в товарищеских отношениях холоден: он ни с кем не дружил, со всеми был на «вы», и я не помню, чтобы когда-нибудь он хоть немного позволил себе со мной быть интимно-откровенным. Его душа воистину была чужая, и как таковая, для всех нас, знавших его, оставалась, согласно известному изречению, всегда лишь потемками.

В общем, в классе он пользовался среди всех его товарищей большим уважением и деловым авторитетом, но вместе с тем нельзя сказать, чтоб его любили, скорее -его ценили. Помимо этого, в классе ощущалось его умственное и трудовое превосходство над всеми нами, хотя надо отдать ему справедливость – сам Ульянов никогда его не выказывал и не подчеркивал».

Итак, в юном Владимире Ильиче угадывалась великая будущность.

«Еще в те отдаленные времена Ульянов казался всем окружавшим его каким-то особенным. Предчувствия наши нас не обманули. Прошло много лет, и судьба в самом деле исключительным образом отметила моего тихого и скромного школьного товарища, превративши его в мировую известность, в знаменитую отныне историческую личность – Владимира «Ильича» Ульянова-Ленина, сумевшего в 1917 году выхватить из рук безвольного Временного Правительства власть, в несколько лет путем беспрерывного кровавого террора стереть старую Россию, превратив ее в СССР-ию, и произвести над ней небывалый в истории человечества опыт – насаждения коммунистического строя на началах III Интернационала. Ныне положен он в своем нелепом надгробном Московском мавзолее на Красной площади для вечного отдыха от всего им содеянного.».

И как бы ни складывались их политические и жизненные судьбы, одноклассники все равно остаются нерасторжимы: «Недавно мне принесли номер газеты «За свободу» от 2 июня 1924 года, небезынтересный для характеристики Ульянова в описываемое мною время. В статье, озаглавленной: «Аттестат зрелости Ленина» (подлинный документ, хранящийся в Институте Ленина в Москве), помещен текст протокола о допущении к экзаменам Владимира Ульянова и его аттестат зрелости, а в особом примечании к упомянутому протоколу имеется приписка: «Ульянов и Наумов подают наибольшие надежды на дальнейшие успехи. Оба заявили, что они желают поступить на юридический факультет. Ульянов – на Казанский и Наумов – на Московский». Кроме того, директор Симбирской гимназии Ф. Керенский написал Ульянову обширную рекомендацию, в которой, между прочим, говорится, что после смерти отца мать Ленина сама сосредоточила все свое внимание на воспитании сына. Основой воспитания была религия и разумная дисциплина. Рекомендация Керенского кончается следующей фразой: «Мать Ульянова предполагает не оставлять сына без своего надзора и во время университетских занятий». Эта рекомендация была нужна для того, чтобы Ульянов, после казни его брата Александра, был принят без подозрений в Казанский университет.

Воистину – пути Божии неисповедимы!

Вот такие судьбы двух человек, сидевших за одной гимназической партой.