И еще…
Для меня (видимо, с годами), настроение этого праздника выражается не многолюдными шествиями, в рядах которых уже не блестят медали и орденские планки фронтовиков; не бравурными маршами, и тем паче – не эпатажными наклейками на автомобилях. Чем? Сам не возьмусь выразить словами это состояние души, не умею. Пожалуй, очень близки к нему стихи Юрия Ивановича Куликова и картины Виктора Алексеевича Сафронова, наших земляков. В них, как вообще в правде, нет пафоса…
Сейчас во Дворце книги проходит организованная Художественным музеем выставка. Она не целиком посвящена Дню Победы, но эта тема широко представлена. Есть на выставке картины В.А.Сафронова; очень любимого мною Владимира Ивановича Черкунова и других хороших ульяновских художников. Некоторые раньше не видел, да и в любом случае: подлинники работ, знакомых прежде по репродукциям, – это совсем другое. Есть на выставке и картина Ю.И.Куликова, не военная.
***
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ КУЛИКОВ (1924-2000):
По правде сказать, мы не очень вздыхали.
Когда наступил ожидаемый срок
Сменить парусину привычных сандалий
На кирзу тяжелых армейских сапог.
Когда восемнадцать, все кажется просто,
Еще продолжается детства игра.
Значительным кажется дым папиросы,
Тебе разрешенной повесткой с утра.
А неуместные мамины слезы
На этом перроне пустяшны тебе.
Ты ждешь с нетерпеньем рывок паровоза,
Товарных вагонов грохочущий бег.
Мы были такими, другими – едва ли.
В границы души не вломились пока
Дорог фронтовых бесконечные дали.
В походе еще не намяли бока.
Еще не рассеялась дымка тумана
Кино и военных прочитанных книг.
Казалось, что опыта киноэкрана
Нам хватит с лихвою на долгие дни.
Без формалистики – четко и просто
Война и каптерка снабдили меня
Шинелью добротной почти что по росту
И парой сапог, и брезентом ремня.
***
Разве мне уже возврата нет
В ту страну, где пронеслись галопом
Тридцать весен, размывая след
Моего стрелкового окопа.
Там давно солдатские шаги
В блиндажах обрушенных не слыша,
Среди россыпи зеленых гильз
Ждут весенних оттепелей мыши.
Там навеки окопался взвод,
Головою повернуть не смея,
Слушая, как режет пулемет
Тридцать лет по брустверу траншеи.
Рвется к небу тонкий березняк,
Стелются туманы из ромашек.
Кровь, бинты и рубежи атак
Улеглись под бороздами пашен.
Все равно возьму туда билет,
У истока начатой дороги
Отыщу первоначальный след –
Свой окоп, и подведу итоги.
***
У бабки Анисьи не светит лампада.
Никола Угодник с забытых времен
Пылится в углу, и на полочке рядом
Лежит поминальник со списком имен.
В нем каждый из рода Анисьи отмечен,
Кто избу покинул ногами вперед,
По ком отгорели церковные свечи,
И церковь сгорела,… а бабка живет.
Но каждой весною, девятого мая,
Лампаду свою зажигая в углу,
Анисья пирог из печи вынимает
И старых подружек сажает к столу.
Пригублена чарка, и песня пропета,
И смотрят на тех, кто сидит за столом,
Родные глаза с пожелтевших портретов
Под общею рамкой и общим стеклом.
И каждого помнит она поименно,
Кто жив для нее и глядит со стены:
И муж, не вернувшийся из-под Мукдена,
И внук с отгремевшей последней войны.
***
Мерцает отблеск теплого огня
В окне, распахнутом в цветенье сада,
Где старики, медалями звеня,
Неторопливо курят у ограды.
У прошлого не истекает срок.
Живая боль, когда наступит дата,
Опять вдову выводит на порог
Просить соседей помянуть солдата.
Чтобы опять напомнил о былом
Портрет с медалью воинской отваги,
И хлеб на блюдце с голубым цветком,
С граненой стопкою домашней браги.
Чтобы опять их память привела
В тот сорок первый, страшный и великий,
Где юность за околицу ушла
Под причитания и бабьи крики.
Там были похоронки и нужда,
И тяжкий шрам от танкового следа.
Российская не первая беда,
И не последняя ее победа.
Но внуками распаханы поля,
И снова рожь готова колоситься.
Так будь же пухом, дальняя земля,
Для тех, кому уж никогда не возвратиться.
***
Все реже боль и горький дым печали
Тревожит душу одиноких вдов.
Тускнеет бронза боевых медалей
Еще пока живых фронтовиков.
Идут года метелью листопада,
И обелиски дремлют в тишине.
Да еще где-то теплятся лампады
По мужикам, убитым на войне…