Часть 1.
И.Д.Андреев
ВНИЗ И ВВЕРХ ПО УЛЬЯНОВСКОЙ ГОРЕ (окончание)

…Двинемся дальше к Волге. Четыре или пять маршей деревянной лестницы, разделенные пологими переходами, и мы оказываемся на середине спуска, где нас встречает очередная, третья площадка отдыха. Фотография, которую я оставил в архиве Краеведческого отдела Дворца книги [фото 1], сделана мною в 1938 году с этой площадки – взгляд вверх по лестнице, на ее ступени. Здесь половина пути по Ульяновской горе, половина Смоленского спуска. Весь участок пути от второй площадки до третьей, куда мы с вами пришли, шел вдоль забора Колонического сада, он слева, несколько выше, чем лежит лестница…

Эта площадка была любимым местом отдыха для нас, мальчишек, бежавших в гору. Я пишу «бежавших», т.к. вверх и вниз по спуску мы бежали по протоптанной дорожке, вдоль лестницы. Лестницу мы использовали только в дождливую погоду. Особенно приятен был отдых на этой площадке, на середине горы, вечером, когда цвели фруктовые сады. В кустах Колонического сада, особенно по берегам сбегавшего по его территории ручейка, гнездились соловьи. Их пение и доносившиеся запахи цветущих деревьев заставляли нас, мальчишек, подолгу засиживаться на скамеечках этой площадки и наслаждаться посвистами, трелями, щелчками этих птах, старавшихся перепеть друг друга. Казалось, поет каждый кустик, каждая веточка сада.
…Мы знали каждое гнездышко, но никогда даже близко к ним не подходили, и соловьи нам платили чудесными вечерними концертами. Соловьиное пение было хорошо слышно с середины Волги, когда, бывало, в тихую весеннюю ночь, во время половодья, приходилось там оказаться. Но такого громкого звучания, таких трелей не было нигде, кроме как здесь – на «полгоре». Так называли мы это место.

С левой стороны (идем вниз), на уровне этой площадки, несколько отступя от лестничного спуска, стояли три домика, красиво вписывающиеся в окружающие сады. В одном из них жили мои товарищи по яхт-клубу Витя и Саша Гордеевы. Родители их водники, да и ребята, окончив школу, работали матросами на Спасательной станции, но это уже в 30-х годах, когда я приезжал в Ульяновск во время летних отпусков…

Два марша вниз, и вновь лестничный спуск пересекался с проезжей дорогой. Она разделялась на два «рукава». Основная ее часть шла вправо, пересекая стоявший несколько ниже и правее поселочек, и уходила под насыпь железнодорожных путей, по которым подавались товарные вагоны в тупичок, расположенный вблизи волжских пристаней. Далее этот участок дороги сливался с Подгорной улицей, которая вела на юг в сторону Петропавловского спуска и на север – к сходням перевозной пристани, где и заканчивалась…
Часть дороги, отходившая влево и пересекавшая пешеходный спуск, была грунтовая и уходила в глубокий распадок между двумя холмами и далее выводила на первую террасу, если считать от уреза воды. Тут стояло несколько домиков, красиво вписывавшихся в расположенные выше сады. Эта картина изображена Петром Григорьевичем Паниным на эскизе, который мне довелось увидеть в классе рисования 1-й гимназии в 1990 году.

После пересечения проезжей части пешеходный путь по деревянному тротуару проходил по северному склону упомянутого холма и подводил к очередной, четвертой площадке отдыха, слева от которой стояло несколько домиков. Путь проходил в непосредственной близости к ним, и их окна оказывались на уровне коленок пешехода. Мы с вами прошли три четверти спуска.

Отсюда лестничный спуск несколько отклонялся вправо и немного ниже принимал прежнее, прямолинейное направление. Снова чередовались лестничные марши и пологие короткие переходы между ними. Все сооружение на этом участке имело вид эстакады, метров до 3-5 приподнятой над поверхностью почвы. Здесь гора была особенно крута, и на середине этого последнего участка находилась последняя, пятая площадка отдыха. От нее вели вниз два очень крутых и длинных лестничных марша, ступеней по 20. На этом «цивилизованная» дорога заканчивалась, и путник попадал на глинистую почву подгорья: во время дождей – в непролазное море грязи, в сухую погоду на протоптанные тропочки. Они вели: налево – к зданию Яхт-клуба, в котором летом по вечерам работал ресторан; направо – к расположенному у подножья горы базарчику, а прямо вела дорожка к сходням перевозной пристани. К этой же пристани вела разбитая колесами подвод дорога, по которой извозчики и крестьяне приезжали с Петропавловского и других спусков на переправу через Волгу. Перевоз «Симбирск», переименованный затем в «Ульяновск», совершал рейс «на ту сторону» примерно через 2-2,5 часа.

Ниже перевозной пристани (по течению) стояли три пристани Волжского Государственного Речного Пароходства (ВГРП). Верхняя, к которой швартовались пароходы, приходившие с верховьев; нижняя – к ней причаливали пароходы, идущие из расположенных ниже Ульяновска мест; и последняя пристань – грузовая, на которую сгружали с пароходов тяжелые и большие по количеству грузы.
Контора ВГРП находилась, начиная с 1928-29 года, на территории Речного порта, обнесенного со стороны Подгорной улицы забором с воротами, от которых на пристани вели бревенчатые настилы. В этой конторе я дважды оформлялся на работу. Первый раз весной 1930 года – кочегаром на буксирный пароход «Анатолий Яковлев», затем переименованный в «Ульяновец», и летом того же года, когда переходил на рейсовый пароходик «Джон Рид», бегавший между Ундорами и Белым Яром, тоже кочегаром. Пароходик совершал свой путь туда и обратно за сутки.

Вспоминая давно прошедшее время, я часто думаю, как могла моя мать многие годы, изо дня в день, в любую погоду преодолевать Смоленский спуск и участок непролазной грязи от конца лестницы до места своей работы в конторе ВГРП. Для женщины в 50 лет и старше это был нелегкий труд. Каждый день спуститься по Смоленскому спуску под гору, вечером подняться наверх, прийти домой на Хлебную улицу (Орлова), где мы жили с 1927 года, и прийти не замызганной грязью подгорья. Это подвиг. В молодые годы об этом не думалось. Казалось: я могу, значит и она может…

Ну и наконец, утомленный читатель, последний ЛЕНКОРАНСКИЙ спуск к Волге. Самый северный, редко кем используемый. Спуск только пешеходный с грунтовыми тропками, не имеющий гужевой дороги. Он начинался от казарм Ленкоранского полка (ныне ул.Тухачевского), пустыми глазницами окон смотревших на простиравшийся перед ними плац – обширную площадь, заросшую травой. Тропинки спуска начинались позади госпиталя Красного Креста и вились по холмам и откосам Ульяновской горы. Обращали на себя внимание остатки когда-то существовавшего желоба для подъема бревен. Этот желоб был построен в стародавние времена, когда у подножия спуска была «лесная гавань»; причаливали плоты, доставлявшие строительный материал в Симбирск.

Справа от спуска простирался Колонический сад, слева пеньки вырубленного на дрова лесочка – «Первых колок». Лес «Вторые колки» начинался выше по Волге, в 1-1,5 километрах от Ленкоранского спуска.
Внизу у подножья спуска, как я уже упоминал, стояла летняя Смоленская церковь, да поселок рыбаков и грузчиков около церкви. Вот и все достопримечательности Ленкоранского спуска. Редко кто пользовался этим путем, разве что жители поселочка. От пристаней он был далеко, и жители поселка при походах на городской базар в сухую погоду поднимались и спускались по этой тропе. Это было лучше, чем шагать по берегу Волги до Смоленского спуска.

Ну вот, мы прошли по всем спускам, которые вели с горы на берег Волги. Вниз идти легче, чем взбираться в гору, писать о походе вниз тоже легче. Наверх, читатель, мысленно взбирайся сам. Доброго пути.
Март 1997 г.

И.Д.Андреев
РЕБЯЧЬИ ЗАБАВЫ НА ГОФМАНСКОЙ ГОРКЕ (с сокращениями)
Мало кто помнит, что горка, которая обрамляет с правой стороны Смоленскую [Рылеева] улицу при подходе к Смоленскому спуску, называлась Гофманской. Это по имени бывшего владельца участка, на котором стояла его 2-этажная дача, и был разбит фруктовый сад. Сейчас на этой горке стоит отремонтированная дачка, а на месте сада выстроен госпиталь инвалидов и ветеранов Великой Отечественной войны [позже БСМП]. Под госпиталь снесено несколько частных строений, располагавшихся по Смоленской и Шатальной улицам, в т.ч. домик известного художника Д.И.Архангельского, находившийся на Шатальной улице…

Для нас, ребят с примыкавших к этому месту улиц, Гофманская горка была местом зимних развлечений и радостей. Сколько удовольствия получал 7-10-летний паренек, когда на бочарных лыжах, крепко натянув веревку, прикрепленную к концам бочарных дубовых клепок, с визгом и криком стремглав летел по заснеженному склону горки в выемку проезжей части Смоленского спуска. В конце, у подножья горки на отбортовке булыжной мостовой, возникал снежный бугор – «прыжок». Лыжника подбрасывало в воздух, и затем следовало приземление на горизонтальную часть дороги. Редко кто мог устоять на ногах от такого взлета. Лыжи катились в сторону, сам лыжник некоторое время скользил на спине или пузе…

Самодельные лыжи были не единственным средством скатывания с Гофманки, как мы называли горку. Многие ребята и девчата приходили на горку с санками, на которые верхом усаживались 2-3 человека и с визгом катились вниз по дороге до Смоленской церкви, описав первый серпантин проезжей части спуска.
На санках по Смоленскому спуску катались не только ребята, но и взрослые, иногда целыми семьями. Санки у них были солиднее, чем ребячьи. Но все они были кустарного производства, купленные на базаре. Деревянные полозья, взнузданные пеньковой веревкой. Сидит такая семья верхом на санках. Впереди сидящий натягивает веревку, идущую от верхних концов полозьев, у всех ноги вытянуты вперед, навстречу движению. Самый задний ногами управляет скольжением, регулируя повороты, выдерживает направление движения. Такие семейные коллективы начинали движение с постепенно понижающейся части Смоленской улицы или со Старого Венца мимо ската с Гофманской горки и продолжали его до Смоленской церкви, а затем, впрягаясь в санки, тащили их наверх, навстречу скатывающимся ребятам.

Своеобразным экипажем для катания с горки были так называемые ледянки. Они изготавливались любителями быстрой езды. Основой ледянки служила доска шириной 20-25 см. Сверху на ножках небольшой высоты устраивалось сиденье. Размеры такого сооружения бывали различны, от одиночного до «семейного» на 4-6 седоков. В хвостовой части на шарнирах крепились два рычага для управления и торможения. Садившиеся на ледянку вытягивали ноги вперед, не касаясь дороги. Сидящий сзади управлял движением с помощью рычагов…
С наступлением холодов хозяин ледянки накладывал на нижнюю поверхность полоза слой за слоем коровий навоз, перемешанный с соломой. Такой слой достигал толщины в несколько сантиметров и затем поливался водой, что приводило к образованию толстого ледяного слоя. Отсюда и название – ледянка. При хорошем изготовлении скольжение такого аппарата по наезженной части дороги было идеальным, и при спуске он развивал приличную скорость, обгоняя лыжников и санки…

Ребята изготавливали себе более примитивные ледянки. Их основой служило выброшенное хозяйкой решето. Технология оставалась той же: слой навоза на нижней поверхности решета и нарощенный слой льда. Кататься на таком сооружении было весело и опасно. Решето-ледянка все время стремилось прийти во вращательное движение, и удержать его от этого было трудновато слабым мальчишечьим ногам. Но сколько удовольствия получал скатывающийся с горки. Возникало чувство гордости: вот какой я отчаянный!

Наконец, еще одно средство для скатывания вниз. Коньки-колодки, тоже собственного изготовления. Я не помню, у кого из ребят были настоящие коньки. Если не ошибаюсь, только у сестер Крейер были коньки-снегурочки. Они никогда не принимали участия в ребячьих забавах на Гофманской горке. Семья Крейер проживала на Смоленской улице между Мартыновской и Старо-Казанской… Девочек на улице никогда не было видно Они по вечерам ходили на каток, что заливался на месте бывшей Троицкой церкви, напротив здания кадетского корпуса. Покатавшись там, они чинно возвращались домой. Их никто не обижал. Они учились в школе им. К.Маркса, а с марксятами шутки были плохи, это знали все мальчишки города.

Так вот, коньки-колодки. Они изготовлялись каждым мальчишкой самодеятельно. Из дубового полена перочинным ножом выстругивались две одинаковые колодки, типа лодок, по размеру подошвы валенка. От «носа» до «кормы» в нижней части колодки проделывался полукруглый паз, в него закладывался круглый железный пруток диаметром миллиметров 10 и загибался по продольному профилю колодки. Передний и задний концы прутка крепились в верхней части колодки. В ней сверлились два отверстия, через которые продергивались отрезки тонкой пеньковой веревки для привязывания к валенку.

На городской каток на таких коньках не пускали, а если и проникнешь туда через забор, то не очень вежливо просили удалиться. Катались по тротуарам. Чаще всего вдоль забора Юдинского сада по Смоленской улице. Верхом ребячьего героизма был скат по склону Гофманской горки на таких колодках. Стоишь на прямых ногах вытянувшись в струну и летишь вниз. На «прыжке» подбросит вверх, и вот тут надо было успеть спружинить ногами при приземлении, чтобы не оказаться в лежачем положении, а это случалось довольно часто и вызывало взрывы хохота приятелей.
Долго по вечерам не смолкал ребячий гомон и смех на Гофманской горке. Не один я помню, конечно, это памятное для мальчишек место.

Мои соученики по школе им. К.Маркса на Гофманку не приходили. Около школы-интерната было место для катания на санках – Тихвинская и Владимирская улицы. Когда я подрос и стал председателем физкультурного кружка в школе, то по вечерам приходил в школу на лыжах, уже настоящих, фабричных, и принимал участие в развлечении своих одноклассников. Бывало, поставишь на лыжи позади себя девочку, скажешь ей: «Крепче держись за меня», и катишь вниз по проезжей части улицы. На лошадях по этому маршруту зимой не ездили, и для марксят это был любимый полигон для вечернего гуляния.

В настоящее время Гофманская горка показалась мне очень маленькой. Из-за земли, набросанной на проезжую часть Смоленского спуска при строительстве овощехранилища в теле Смоленской горки, проезжая часть дороги поднялась на несколько метров и Гофманка стала ниже. Мощение дороги стало небрежным и более узким, чем раньше. Правда, теперь по этому спуску и ехать некуда.

Может быть, все прошлое навевает грусть по молодым годам, и настоящее не всегда воспринимается правильно. Сейчас и дни стали короче, а уж улицы стали значительно длиннее, чем в детские годы. Время берет свое.
11 июня 1997 года.
!
__________________
Смоленский спуск. «Полгоры»; вид с третьей площадки отдыха. Фото И.Д.Андреева, 1938 год.
Краеведческий отдел УОНБ, Ф27

Смоленский спуск и Смоленская церковь.
А.П.Павлов «Оползни Симбирского и Саратовского Поволжья», М., 1903.

Смоленский спуск и Смоленская церковь.
Это каменная Смоленская церковь XVII века, пострадавшая от оползня в 1913 году. После этого выше по склону была построена деревянная церковь, о которой идет речь в тексте И.Д.Андреева.

В.В.Воробьев. Смоленский спуск к перевозной пристани. 1920.
УОКМ

Д.И.Архангельский. Перевозная пристань. 1920-1930-ые годы.

Спасательная станция в конце Смоленского спуска, напротив Яхт-клуба. Фото И.Д.Андреева, 1930-ые годы.
Краеведческий отдел УОНБ, Ф44

Ульяновский яхт-клуб. 1925 год. Слева лестница Смоленского спуска.
ГАНИ УО. Ф.162, оп.2, д.187, л.1

Пароходы у дебаркадера Ульяновской пристани ВГРП. Фото И.Д.Андреева, 1937 год.
УОКМ

В начале бывшего Смоленского спуска. Булыжная мостовая проезжей части спуска. Смоленская горка (в центре), на которой стояла беседка, где продавались газированные напитки завода «Яхта». Вправо идет тропа по трассе бывшей пешеходной лестницы.

Та самая Гофманская горка. Теперь, скорее, пригорок. На ней стоят руины сгоревшего в январе 2018 года дома – объекта культурного наследия, построенного, предположительно, по проекту Ф.О.Ливчака. И собственник, и Управление по охране культурного наследия клялись, что дом будет восстановлен. Но все так же чернеет на горке обгоревший остов с провалившейся крышей.

Гофманская горка и сгоревший дом – объект культурного наследия. Вид с улицы Рылеева.