Brandergofer. Волжская сказка

Вместо предисловия:

«…Посмотрим хотя бы на наше недавнее прошлое: вторую половину 18 столетия…
Несмотря на присутствие в городах штатных команд, на учреждение особенных сыщичьих команд для искоренения воров и разбойников, всякого рода вольница безнаказанно могла разбойничать не только в уездах, но даже осмеливалась нападать на города. … Хотя главным центром, откуда выходили разбойничьи шайки, было низовое Поволжье, но немалое участие в этом принимали крестьяне и нашей губернии: беглые и ясашные…

В 1756 году разбойники напали на Алатырь, ограбили соляную казну и ушли, никем не преследуемые. Воевода, донося об этом, говорит, что у него штатной команды всего 97 человек, и у команды его оружие состоит только из копий и рогатин, и потому просит прислать ему, по крайней мере, 100 ружей и пороху, потому что он ждет нового нападения. Вместе с тем воевода доносит, что разбойники грабят ежегодно суда казенные и частные, чиня мятежные убийства.

По Волге разбойники разъезжали на судах, вооруженных пушками, вступали в сражения даже с командами сыщиков. В одной из таких битв сыщики потеряли убитыми 27 человек, а разбойников было убито только 6 человек. Директор Китайского каравана Лабратовский доносил, что он едва отбился от разбойников пушками и встретил более 50 ограбленных судов…

В 1770 году шайка из 18 человек ограбила более 15 селений Карсунского и Алатырского уездов и побила высланную команду. Население так боялось шайки, что не только крестьяне, но даже помещики выходили с хлебом-солью к разбойникам и угощали их закусками, пивом, медом и вином…

Во многих местах шайки делали непроездными торговые пути. … Мы уже не упоминаем о Жигулевских горах, этом гнезде всякой вольницы, столь опасной для волжских караванов. Самые святые обители, которых было так много в Симбирской и Алатырской провинциях, не спасались от разбойничьего разорения. … В некоторых местностях нашей губернии существовали даже разбойничьи городки, обнесенные окопами, как например, близ с.Ундоры…

Помещики путешествовали с целыми свитами дворовых, но и им случалось подвергаться нападениям. В домах же помещичьих не только держалось оружие, в большом количестве порох, но даже пушки на случай разбойничьих нападений…
Могла ли развиваться торговля и промышленность, когда чуть ли не на каждом шагу торгующему угрожала потеря капитала, а иной раз и самой жизни…»

(«Сборник исторических и статистических материалов о Симбирской губернии», Симбирск, 1868; с.120-122)

***

П.Моряковский
Отрывок из очерка «ПРОГУЛКА ПО РОССИИ» (письмо из Астрахани)
(Литературно-художественный журнал «Пантеон», 1852, № 9)

… 3 мая 1852 года, около семи часов вечера, прибыли мы в почтовом брике из Москвы в Нижний Новгород…
Пятого числа, в понедельник, в три часа утра, от Нижегородской пристани тихо отвалил пароход «Ермак», принадлежащий частному пароходному обществу «Меркурий»…

Несмотря на раннее время года, на скудную растительность, много было живописного в этих обрывистых берегах, слегка опушенных темной зеленью дубов. Кой-где проглянет светленькая береза и ярко обрисуется на мрачном фоне окружающего леса; иногда еще больше оживит ландшафт раскинутая на берегу деревня или несколько лодок рыбаков. Многие, плававшие по Рейну, признаются, что на Волге есть места, нисколько не уступающие по красоте видам рейнских берегов. Вообще, местность от Казани до Симбирска могла бы доставить много пищи как живописцу, так и поэту.

В Симбирске мы простояли очень недолго. Много говорили про красоту вида этого города с Волги, но рассказы преувеличены. С реки города почти не видно: все закрывается горой и, кроме куполов, церквей и ряда крыш, ничего нельзя отличить и разобрать. Внизу, под горою, разбросано несколько деревушек, которые составляют предместье города.

Особенно достойно замечания, что в Симбирске чрезвычайное множество козлов, с которыми приходится иногда иметь неприязненные столкновения. Главный притон долгобородой фаланги – улица Лессиная [1], где предводительствует стадом огромный седой козел, который одним видом своим хоть кого обратит в бегство.

15-го числа утром мы оставили Симбирск и теперь, до самой Самары, не предстояло нам ни одной остановки. Берега от Симбирска тянутся чрезвычайно однообразно, оттого ли, что уже пригляделись к ним, или оттого, что нечему было оживить красот природы, и все казалось пустынно и безжизненно…

Ночью мы должны были проходить Жигулинские горы [2]. Много осталось в народе рассказов об этих горах, как о главном притоне прежних знаменитых Волжских разбойников. Чтоб доставить удовольствие всему обществу на пароходе, один умный лоцман, по прозванию Федор, рассказал нам старинную сказку, случившуюся когда-то в этих местах. А как всякие предания старины интересны, то я и сообщаю этот рассказ слово в слово.

– Так вот, братец ты мой любезный! – так начал Федор, мужик рыжий и дородный, в шапке из мерлушек, в нагольном тулупе и плисовых шароварах. На лице его выражалось столько хитрости и сметки, что поневоле скажешь, увидав его: плут ты, Федька, а голова!

– Был в тутошних местах давным-давно мужик Петька. Петьку отвезли в некрутчину [3] – сдали там, тем бы дело и кончилось. Ну-ка брат! Улизнул ледящий; на дороге обошел как-то свое начальство, да и тягу. И слух о нем пропал, искали, искали – нетути, как ключ ко дну. Только вот начали поговаривать, что там-то ограбили баржу, там потопили подчалок [4], али там видели косную [5] под парусом с лихими ребятами. Много было и правды, а много и облыжно говорили, сваливая все на Петьку. Похвалялись было некоторые купцы живьем изловить его, да не!.. не больно податлив; бывало вот уж окружат совсем, только бери, так нет ведь, напустит такого страху, что все только полы подбирают, да и тягу. Так уж и знают: коли где раздается родимая песенка «Вниз по матушке по Волге», да покажется одна, а не то две али три косные, так неси уж выкуп, а не то – не миновать беды.

Так вот, в эвто самое время, около Чебоксар, жил себе купец, человек добрый, но только такой горячий, что беда; и заслышал он про дела Петьки, али кого другого, не знамо тогда было; а у купца-то был один подчалок на ходу из Саратова, да и тот вдруг пропал без вести, что и слыхом не слыхать про него. Закручинился наш купчина, не так крепко о товарах, как о дочери, которая на подчалке ворочалась от тетки из Саратова домой. Ждет он день опосля сроку, два и три, нет подчалка, как будто и не было совсем.

Не выдержал старина, купил косную, нанял работников и отправился вниз по реке, доискиваться следу своей девки. Плывет он этак день не день, не два, а уж, примерно сказать, пять аль шесть суток. Там спросит, тут проведает: «не видали ль, аль не слыхали про такой-то подчалок?» – «Нет, брат дедушка, не встречали, поищи пониже, может, найдешь». Опять плывет старик: вещует ему сердечушко, что приключилось какое ни на есть горе, да все еще не верится.

Вот раз по вечеру, как поумаялись робята, остановился он в Воложке (рукав Волги или, вернее, пролив между двумя островками), чтоб маленько вздохнуть. Сидят они этак на поверху, достали огня, заварили кашу, запели было Назарыча, да вдруг и ложка во рту, и песня в горле, как будто по-щучьму веленью, так и завязли, а кажись отчего бы, что за беда, что с середины Волги на ихнего Назарыча отвечали дружно «Вниз по матушке по Волге». Да нет, все знали тогда, что эта песня была любимой песней Петьки, и что он давал ею знать, когда идет на промысел.

И струсил старик, да и рад тоже: брать-то теперича у него нечего, бить насмерть – Петька не бьет; а может он узнает что-нибудь про свою Параську. Работники бросились было и огонь тушить, чтоб не показать себя ворогу, да хозяин остановил: «Не трожь, робята, не замай! Ну, хошь эвто и Петька, Бог милостив! Не проглотит нас живьем, давай-ка, благословясь, примемся опять вечерять». И точно, купец опять принялся за кашу, а ребята, видя такое спокойство в хозяине, тоже приободрились и принялись опять за Назарыча с кашей.

Промеж тем косная вошла в Воложок и взяла прямо на огонь наших молодцов. Хоть и трусили наши ребята, а под хозяина все подтягивали Назарыча. Уж косная близко, уж видно – на рулю стоит сам Петька, парень дюжий, в красной рубахе, волоса в кружок, бородка маленькая, черная, как смоль, лицом бел да румян, вот какой парень! Подъехал он к берегу, вышел; купец наш тоже встал, ребятам велел молчать, сам подошел к Петьке, раскланялся, и Петька свою шапку снял, все по учтивству, как следует. «А куда изволите путь держать?» – заговорил Петька в первой. «Да вот, родной ты мой, ищу, не доищусь своей девки, – взмолился купец. – Пропала невесть куда, хоть бы раз еще мою касаточку поглядеть, да только бы знать, по крайности, где она, моя ласточка, обретается».

Нахмурился Петька малую толику: «А как твоя дочка прозывается?» – «Да Параська, родимой!» – «Параська! Так ступай же, садись в мою косную; я те покажу, где твоя Параська». Купец было не хотел, да Петька мигнул своим; старика подхватили, посадили в лодку. Работники сунулись было туда же, да на них как прикрикнет атаман: «Сарынь на кичку!»*, так они, словно вкопанные, и уперлись лбами в землю.

Поехали купец с Петькой, опять грянула Волжская песня, и через полчаса пристали они к берегу; тутотка они вышли и, пройдя с полверсты в лесу, Петька ввел купца в избу. Изба была славная, вся, почитай, из дубняка, изукрашена на диво и петушок на верхушке. Вот он ввел его, посадил на лавку на первое место, поднес ему чарку зелена вина. Старик все молчит да дивуется. Наконец Петька оставил его одного, промолвя: «Посиди, старина, я тебе подам ино угощенье».

Остался купец и думает: а лучше за добра ума убраться из избы; как вдруг дверь из другой горенки отворилась, и оттуда прямо ему в ноги его Параська. Расплакался купец, не знает, что ему делать от радости, поднял он девку, сам сел, посадил ее к себе на колена. Уж он целовал, миловал ее, и спрашивать ни о чем не хотел, да Параська сама ему все рассказала, как на их подчалок налетел Петька, как весь груз потопил, как народу много забрал к себе, кого переправил на луговую сторону Волги, да и пустил, куда глаза глядят, а сама Параська ему оченно полюбилась, и взял он ее себе в жены; из ближней деревни зазвал священника, тот их повенчал, и теперь живут они в мире и согласии.

Нечего было делать старику. С Петьки взятки гладки. Параську бранить не за что, самому – что горюй, то хуже; махнул старик рукою, да только выпросил себе позволение навещать иногда дочку. Больно не хотел Петька позволить, да они вместе с Параськой одолели его: дал он старику таку грамотку, с которой он без опасу может приезжать, когда захочет.

Вот и оплошал же тут Петька. Старик сперва побывает в месяц раз, да и полно. Так вишь мало: зачастил старинка, по неделям живет у дочери. Работники рассказали по городам, что купец с Петькой куда-то ездил и вернулся развеселой такой. Вот и стали посматривать, куда его нечистая носит, да и подкараулили. По начальству пошло: собрали окрестных мужиков из трех волостей, кто с дубьем, кто с вилой и заступом, кто взял топор в руки, и отправились в лес.

Окружили избушку, слышат, что Петька там пьет и поет песни со своими робятами. Струхнул было народ, да видит, что его чуть ли не два ста человек. Вот один посмелей схватил камень, да и швырнул в окно; стекло забренчало, в избе поутихли. Немного погодя вышел на крыльцо сам Петька и с ним только трое приятелей. Видит он, что дело худо, вошел опять в избу и вынес себе и своим по такому страшнеющему мушкетону, что у народа в глазах зарябило. Вот с этим-то оружием и пошли они к реке; народ так перед ними и расступается.

Вот уж и лес прошли, и косная их близко; уйдет из рук Петька, но не судьба ему! Надо Параське было на что-то засмотреться, запнулась, да через кочку бултых, и шлепнулась. Те остановились, чтоб поднять ее, а в это самое время один из мужиков изловчился, да как пустит колом Петьке по ногам, так и срезал его на землю. Мушкетон из рук вылетел, и не успел он встать, как его скрутили вместе со всеми приятелями и сдали, куда следует.
«Вот ведь правду люди сказывают: всяко добро от Бога, всяка напасть от баб». Так кончил свой рассказ словоохотливый Федька…

(*) «Сарынь на кичку!» у Волжских разбойников означало: падай ниц. Жертвы их обыкновенно исполняли приказание, а их в это время обирали, и они даже не могли разглядеть лиц преступников, чтобы впоследствии, при допросе, узнать их [примечание автора]
_____________________________________

Примечания:

1. Лессиная: возможно, Лисиная улица (ныне улица К.Либкнехта); название известно с 1843 года (до этого Покровская улица)

2. Жигулевские горы, расположенные на правом берегу Волги, огибаемом излучиной Самарской Луки, находились на территории Симбирской губернии.

3. Некрутчина (искаж.), рекрутчина, рекрутская воинская повинность: обязанность населения податных сословий ежегодно поставлять в армию и флот определенное число мужчин (рекрутов).

4. Подчалок: лодка, прицепное судно, следующее за другим судном, буксиром на привязи.

5. Косная (искаж.), косовая: парусно-гребное одномачтовое судно с косым парусом.