Публикация группы “Старый Ульяновск. Brandergofer” Михаил Васильевич Арнольдов (1834-?) – педагог, статистик, этнограф, краевед – внес большой вклад в изучение Симбирского края и обобщение материалов о нем. Окончив в 1858 г. Казанский университет, преподавал словесность в Симбирской мужской гимназии. С 1863 г. был секретарем губернского статистического комитета; в 1864-1868 гг. одновременно редактировал неофициальную часть «Симбирских губернских ведомостей». В 1868 г. переведен преподавателем гимназии в Саратов; в 1869-м – в Тифлис. М.В. Арнольдов является составителем четырех сборников Статистического комитета «Материалы для истории и статистики Симбирской губернии» (1866-1867) и Симбирского сборника 1868 года. В этих изданиях опубликованы его статьи «Осада Симбирска Стенькой Разиным», «Из путевых заметок по Симбирской губернии», «Ярмарки и базары в Симбирской губернии» и др. В «СГВ» только в 1865-1868 гг. напечатано не менее 30 статей Арнольдова (только подписанных или с установленным авторством; он также публиковал статьи анонимно и от имени редакции). Среди них: «Предания о Пугачеве в г. Курмыш» (1865, № 4), «Историческая заметка о Конно-Подгородной слободе» (1867 № 51), «К материалам для истории Симбирского края» (1868 № 22), «Несколько слов о народной поэзии» (1867 № 114), «О рабочих на суконных фабриках» (1867 № 63), «Приют для детей погорельцев» (1865 № 78), «О водоснабжении и газовом освещении Симбирска» (1867 № 116); ряд статистических материалов, описаний отдельных местностей (г. Сенгилей, с. Тушна, р. Уса и др.), путевых заметок и т. д. Печатался он и в столичных изданиях. Здесь как-то уже публиковался очерк М.В. Арнольдова «Из Симбирской старины» Приведенная ниже статья, несмотря на «скучное» название, представляет собой бытовые зарисовки, написанные очень живо и с большим чувством юмора. В повествование вплетены красочные народные рассказы о жизни на Амуре, куда правительство отправляло крестьян для заселения восточных земель. М.В. Арнольдов Собирать статистические сведения на месте не легко. Это так трудно, что серьезного исследователя иной раз не спасет от неприятностей и эгида чиновника. Народ у нас еще не имеет ни малейшего понятия о том, для чего собираются статистические сведения, и потому с удивлением и недоверием смотрит на собирателя. В самом деле, приезжает, положим, на завод чиновник, высматривает, выпытывает. Заводчику невольно придет на ум: что, дескать, это за человек, что ему надо, какое ему дело до моего завода. В г. С., во время осмотра одного завода, я имел удовольствие держать следующий разговор с заводчиком. «Мы, батюшка, – обращается ко мне заводчик, – незаконного, кажется, ничего не делаем: рукомеслом занимаемся. Ведь это все лучше, чем мостовые-то гранить». Тирада была направлена прямо против меня: купец считал мое дело или пустым, или подозревал во мне человека неспроста, т. е. желающего найти на заводе что-нибудь незаконное. Помилуйте, возразил я, какое мне дело, законна или нет ваша деятельность. Цель статистики вовсе не та. Напротив, статистика приносит пользу производителю, опубликовывая добытые сведения. Одним словом, начал купцу развивать идею о пользе данных для развития промышленности. Купец смотрит на меня исподлобья и слушает, но я вижу по глазам, что он мне ни на волос не верит. «Зачем же ваша милость пожаловали только ко мне на завод, а не к другим?». Да я и к другим от вас поеду. «Так-с. Что же это за причина, что вы прочие города миновали, а поехали прямо в С.». Меня эти допросы наконец взбесили. Почтеннейший, говорю, я ведь не птица небесная, да и та разом не облетит всю губернию: из С. поеду в другие города. Надобно же с чего-нибудь начать, ну я и начал с вашего города. Конечно, этим я купца не убедил. Понятно, что при подобном взгляде на собирателей статистических сведений добывать верные цифры не легко. О сумме производства лучше и не спрашивайте: вам ответят такой вздор, что вы постыдитесь записать эту цифру в свою книжку. Кстати, купцов страшно пугают эти книжки. Пока еще расспрашиваешь на словах – ничего, но как только увидал купец в ваших руках книжку – кончено. Он сей час изменяется: ежится, заглядывает вам в глаза, запускает глазок и в книжку, следит за тем, что вы записываете, наконец, предлагает всякого рода угощение: водочкой, балычком, не поскупится и на шампанское, только спрятали бы вы поскорее ненавистную книжку… Но всего интереснее было в этом отношении мое путешествие по Б-у, А-у и К-у уездам. Приезжаю я в село П. Буинского уезда, застаю станового с неизменной курицей во щах, курицей жареной, курицей в пироге. Впрочем, в деревне и достать иной раз больше нечего. Разговорился я со становым, но он скоро уехал, и я принялся за свое дело. П. мордовская деревня, обитатели ее известные овчинники. Поговорил я с овчинниками об этом промысле, потом попросил мордовку одеться в праздничное платье, приказал показать мне образцы ее рукоделия: холсты, платки и пр. Все это было исполнено, потому видели, что становой мой приятель: я с ним разговаривал и чай пил. Виденное и слышанное я записывал. Все это заметили. Из П. я отправился в богатое промышленное и торговое село А. А-го уезда. Надобно заметить, что в А. ткут превосходные бумажные холстинки, и мне рекомендовали одну женщину, от которой можно получить сведения по этому предмету. Тотчас по приезде в А. я отправляюсь к этой особе. «Здравствуйте, Татьяна Ивановна, у меня к вам просьба» Выслушала меня Татьяна Ивановна, да и говорит: Батюшка барин, скажи ты мне по правде, зачем ты к нам приехал и для чего тебе все это нужно? «Начальство, говорю, послало». То-то начальство, ты видно правду говорить не хочешь. Скрытный ты человек, а ведь я знаю, зачем ты приехал. «Зачем?». Ты говори лучше правду, ведь ты приехал губернию отписывать. «Как отписывать? Мне что-то невдомек». Да ты не скрывайся, мне ямщик мордвин рассказал, что ты делал в П.; холсты бабьи смотрел, баб наряжал, с волостным народ считал? «Нет, говорю, Т. И., я народ не считал, баб же действительно наряжал и холсты смотрел». Ну вот видишь, как же, что ты не отписываешь губернию? Для чего тебе все это делать? Ты говори прямо, и мир спасибо тебе скажет: как будешь отписывать: с тысячи или по выбору? Я не выдержал, захохотал как сумасшедший: речи Татьяны Ивановны меня поразили. «Вот видишь, сам засмеялся, думал нас обмануть. Еще когда ты в П. был, мы уж про тебя узнали: на базаре мордвин рассказывал, да ямщик твой говорил». Долго я убеждал Т. И., что ее предположения – чистейший вздор, казалось, что убедил ее; но на деле вышло другое. На мое счастье оказалось, что дочери хозяина тоже ткут холстинки, и изучить это производство можно было, не выходя из дому. Кроме того я узнал, что в А. много черничек. Я же занимался тогда собиранием духовных стихов. Поэтому на другой день я расспрашивал хозяев про холстинки, а вечером отправился к черничкам: они поют мне стихи, а я сижу и записываю. Наутро пошел я осматривать заводы (кожевенные и солодовенные) и только к вечеру окончил свое дело. Едва сел за чай, как является ко мне волостной старшина: «К вашей милости». Что нужно? «Ваше благородие, у вас есть подорожная, поезжайте отсюда. Что вы здесь третий день живете?». Я спохватился, что здесь пахнет Татьяной Ивановной, но заявил старшине, что только тогда поеду, когда найду нужным сам. На другой день чем свет старшина опять приходит ко мне и – бух мне в ноги. Что за метаморфоза? Вчера просил меня уехать, а нынче кланяется. «Простите, ваше благородие, виноват. Вот бумага от исправника». Показывает бумагу, в ней говорится, что такому секретарю оказывать всевозможное содействие и т. д. «Что, говорю, старина, испугался? Я человек кроткий, жаловаться на тебя не буду, только расскажи мне по правде, с чего ты взял предлагать мне уехать из села?» – «Ваше благородие, я человек темный, а в селе сумление об вас вышло. Вчера на базаре мужики и загалдели. Что за человек приехал: палатский – не палатский, тот бы свидетельства смотрел, а он не смотрит. Кабы губернаторский, в волостную бы заглянул. А этот знай сидит с бабами, да о заводах выспрашивает. Кто баит, он народ отписывает на Муру [на Амур], а кто – он просто проходимец» – «Ну хорошо, – прервал я старшину, – мужикам вольно говорить всякий вздор, а тебе как не стыдно верить им, ты должен знать, зачем я приехал, у меня есть подорожная» – «Виноват, ваше благородие, туман нашел, уж народ-то больно смутьянничать начал: мы, бают, ему ни одной девки не покажем – увезет. Вот я и надумал: пойду к нему, пускай скорее уезжает, а то греха наживешь. Я и сам подумал: что за человек такой? Эдаких у нас допрежь не бывало» Из А. я приехал в с. П. в базарный день. Я уже много узнал о тканье холстинок и торговле ими, поэтому задумал разыграть роль торговца, чтобы собрать дополнительные сведения, т. к. с купцом народ говорит охотно. Надобно заметить, что П. центр торговли холстинками и красной бумагой. Пока слух обо мне не пошел еще по селу, я тотчас отправился на базар. Моя бородка и некоторые познания действительно помогли мне разыграть роль купца. Я начал торговать холстинки, сошелся уже с одной старухой в цене, заявив, что мне к Сборной [ярмарке] нужно кусков полтораста. Баба, конечно, рада. «Ты, почтенный, зайди ко мне вечерком, у меня кусков 30 есть дома, а остальные наберем у суседей; от церкви третий дом, спроси Анну Краснову». Вечером являюсь к торговке, познакомились покороче. Она меня чаем угощает, я купил наливки, ведем себе мирную беседу; она мне показывает холстинки, иной кусок похвалишь, другой похаешь. Видит баба, что человек знающий, говорит со всей откровенностью: какие барыши берут на бумаге, какие на холстинке, а мне это и на руку. Во время самого разгара беседы входит в избу какая-то баба; оказывается, что она видела меня на въезжей. Она и спрашивает торговку: на что, дескать, к тебе пришел этот молодец? Это купец, отвечает торговка. Как купец? Это писарь, надо быть, станового али следователя; мне ямщик сказывал. Действительно, за писаря почесть меня было не трудно. Путешествовал я без грома и треска, на парочке, а иной раз и на одной лошадке; со мной, кроме небольшого чемоданчика, ничего не было… Я было начал отговариваться, что я не писарь, а торговец. Куда тебе. «Коли ты купец, зачем тебе волостной писарь? Ты как приехал, посылал за ним». Действительно, я посылал за писарем и записал, какие заводы существуют в П. Торговка моя взбеленилась: ах ты стрекулист, ты меня на старости лет вздумал обманывать. Счастье твое, что мужиков нет дома, они задали бы тебе купца. Убирайся, пока цел. Выслушал я с сокрушенным сердцем эту тираду и воротился домой. Обиженная старуха отправилась к становому жаловаться. … Она жаловалась, что я у нее выведывал и обманул ее, с каким-то подвохом, назвавшись купцом. Становой знал о моем приезде, понял в чем дело и объяснил старухе, что я губернский чиновник и расспрашивал ее, чтобы все это описать. Для старухи – новое горе; она, конечно, не поняла, что такое описать… Наутро старуха является ко мне. «Здравствуй, тетенька, что скажешь?» – «Ваше благородие, за что ты меня будешь описывать. Баба я простая, может, по глупости что сказала, прости ты меня» – «Описывать тебя не буду, а что ты мне рассказывала, действительно записал и даже напечатаю» – «Нет, уж ты меня пожалей, не описывай» – «Да что мне в тебе, тетка, я тебя не буду описывать» – «Нет, ты хоть перекстись, что не будешь описывать, все на душе будет легче». Нечего делать, пришлось перекреститься перед образом, что описывать ее не буду. Из П. я отправился в К-ий уезд. Приезжаю в одно богатое село. Дело было вечером. Я назябся, соорудил себе походную постель и приготовился залечь спать. Вдруг входит десятник: «Ваше вскородие, к вашей милости мужички пришли». Являются два мужичка, оба под хмельком. «Мы к вам, ваше благородие» – «Что нужно, друзья?» – «Мы, я вот да дядя Семен Панкратьич, узнали, что ваша милость сюда едете, мы и пришли к вам: на Муру желаем. Коли, мол, ваше благородие отписывают, так мы своей волей идем». Вижу я, что мужички навеселе, дай, думаю, разговорюсь, узнаю, что это за Мура. Кто же вам сказал, что я отписываю на Муру? «Да вот мужичок приезжал на базар, сказывал, чиновник ездит, мы вас другу неделю ждем. Мужичок-то говорит: чиновник из набольших, обедал у посредника, а ночевал у генеральши (действительно, я обедал у посредника в Ш., а у генеральши во всю жизнь не ночевал). Чиновник этот, бает, и девок и мужиков отписывает, у кого землицы поменьше. … Как значит, ваше благородие, возьмешь у нас девок, куды мы денемся: идти, так вместе. Да и житье там, бают, привольное» Вижу я, что мужики под влиянием выпитого полуштофа и моего приветливого обращения откровенничают. Я им поднес еще по стаканчику и продолжаю расспросы. «Кто же вам сказывал, что житье на Амуре привольное?» – «Да солдатик был из Сибири прохожий, он нам рассказывал, да и планцию написал» – «Вот что, ребята, ведь я сам сибирский, родился в Омске. Покажите мне эту планцию, я вам могу сказать, правильно ли солдат написал». Подают мне планцию. Читаю. Оказывается, что это какой-то шутовской маршрут. Чего тут не написано: и море Хвалынское, и река Дарья, и горы Вознесенские, и святой град Киев, нет только людей с песьими головами. Ну, говорю, по этой планции не только на Амур, на край света попадешь, а пожалуй, и никуда не доедешь. А хочется вам самим на Муру-то? Чем же хорошо там? – Да вот что нам говорил солдатик: «Как придешь на Муру, то сей час ступай в банк: перво-наперво сто рублей на обзаведение. Там, бает, рыбы всякой – страсть: руками ловят. Пойдет баба на реку белье полоскать, станет на сома – там мостков и не делают, выловит леща, да и колотит им по белью, словно вальком. Леса, слышь, страшенные, дерева большущие; там и изб не рубят, а долбят, словно колоды из цельного дерева. Винограду – ешь не хочу, его и не сбирают, а носят из лесу коровы» – «Как коровы, – прервал я, – нешто они ученые там, виноград собирают?» – «А видишь, как это делают. К рогам ей, корове-то, привязывают начевки, она и пасется по лесу, об кое дерево стукнется, виноград-то в начевки и посыпется. Вот она домой и несет полные начевки» – «Ладно, – говорю. – А дорого взял с вас солдатик за эти россказни, да за планцию?» – «За россказни-то, почитай, ничего: косушечку распили, а за планцию отдали два двугривенных, да штоф вина поставили» – «Ничего, – говорю, – на голодные зубы ему и это хорошо, только я вам скажу, друзья, что солдатик этот должно быть страшная шельма. Эдаких земель, как он рассказывал, вы нигде не найдете, хоть пройдитесь по всему белу свету» «Знамо, плут, – вмешался десятник, – еще такая шельма, что днем с огнем не сыщешь. Он и ушел-то ночью, да у Петрухи Ларинова сапоги стащил, а у Кузькиной матери платок» «Вот что я вам скажу, друзья мои, по правде, – прервал я десятника. – Солдат вам все врал про Муру, да и мужичок, который вам говорил, что я отбираю девок, тоже налгал на меня. Девок я не отбираю и не отписываю, на Муру вам идти не советую, а меня действительно послал губернатор описать губернию, для вашей же пользы. Вот я вижу: промыслов у вас мало, даром, что базар, землицы несколько, сами говорите; вот я и донесу об этом губернатору. Случится у вас какая беда, неурожай, пожар; губернатор похлопочет, зная, что вы народ не богатый (Другого объяснения пользы статистики мужикам представить я не мог, зная, что они не поймут). В доказательство же того, что я говорю вам правду, что я ни отбирать, ни отписывать девок не желаю, я сей же час еду. Эй, десятник, чтобы через 10 минут лошади были готовы»
|
|
|
Николя Второстепенный
Про хруст французской булки еще никто не написал? Ну буду первым!
Балы, красавицы, лакеи, юнкера,
И вальсы Шуберта, и хруст французской булки
С чего бы
такие ассоциации? Вроде, совсем не к месту. Ну, у кого чего болит, у кого где чешется…
И не первый ты
От скуки?
Vanya
Как упоительны вечера в Геленджикеееее!
Николе
Зачем писать тут про французскую булку..? В России традиционный хлеб – каравай из русской печи. А также, знаменитые русские пироги, плюшки, ватрушки, блины с мёдом и многое другое…А самое главное – это русское гостеприимство, русский дух и сила – помогли освободить страну и мир от фашистских захватчиков. Русские богатыри отражены в сказках и былинах, а русские красавицы – ценны и признаны во всем мире.
Коле
Зачем писать тут про французскую булку..? В России традиционный хлеб – каравай из русской печи. А также, знаменитые русские пироги, плюшки, ватрушки, блины с мёдом и многое другое…
Затем, что кто ел французские булки, тот ел и блины с мёдом, а остальные – х*ен без соли.
А самое главное – это русское гостеприимство, русский дух и сила – помогли освободить страну и мир от фашистских захватчиков.
Что-то не видно этого освобождения.
Русские богатыри отражены в сказках и былинах
Самими же богатырями – “если сам не похвалишь…”
русские красавицы – ценны и признаны во всем мире
Те которые ели французские булки или “наташи”?
Ники
На фотографиях крестьяне явно слушают вальсы Шуберта и похрустывают Французской булкой
ха
Особенно хороша эта песня в исполнении престарелой Быстрицкой, кто в сознании-то будет это петь?
Гражданин
Россия, которую мы потеряли!
Это опять тот, что с булкой?
Как же потеряли? Вот же вы. Когда на Муру?
Надоел уже хрустящий Булочник!
Влез недотыка со своей “булкой” и и запросто, испохабил краеведческий материал. Замечаю, давно он уже, с этой хрустящей булкой шарится, и втыкает её куда только можно. Видно эта строчка из песни “Вечера”, из 90-х, прочно засела в его просвещённой головке.
Руна
Так он ,бедолага, из Украины строчит. Освободим мы вас от фашизма,так и знай и другим братьям-хохлам передай.
Директор
Времена другие, а народ по прежнему темный. Сам так по области в 2000-е поездил, так же население шугалось.
лт
Читать при виде заголовка лень было.А как начал читать,так не остановишься, до чего же веселый текст ! Прям чем то Гоголевским народным повеяло.Очень ярко описано Посурье и север Губернии.(Буинский,Курмышский,Алатырский ,Ардатовский уезды).Прям побывал в прошлом.Удивительно там обнаружить такой бесшабашный и странный народ. И ведь жили же без географии и прочих наук ! Захотелось увидеть спектакль на основе таких текстов. Комедия вышла бы замечательная.