Архитектурная компания «Простор» Кирилла Штемпеля сегодня на слуху: масса заказов, победа в конкурсе на разработку концепции развития бывшей территории Суворовского училища и сквера «Экран» на Гончарова, громкая критика этих проектов со стороны коллег, новые работы. Штемпель твердо стоит на своей позиции: нужно привлекать инвесторов, строить жилье не в ущерб новым общественным пространствам, использовать сложившиеся городские особенности как бренд. В интервью Ulpressa.ru он рассказал, почему разработанные архитекторами проекты практически никогда не воплощаются в жизнь «как на бумаге» и почему категорически не хочет стать главным архитектором города, хотя ему неоднократно это предлагали.

Совместно разрушать

— Кирилл, ваша концепция развития территории Суворовского была встречена многими коллегами и простыми горожанами в штыки. Каково сейчас послевкусие от победы?

— Первое послевкусие, которое я ощутил — расстройство от уровня дискуссии в нашем городе. К сожалению, я не увидел желания наладить конструктивный диалог. Нам говорили, что мы все сделали неправильно, все должно быть не так. Но когда я предлагал обсудить проект, на это мало кто реагировал. Когда Олег Михайлович Владимиров начал цикл своих публикаций о территории Суворовского училища, я в одном из первых комментариев написал: давайте соберемся у нас в офисе, мы расскажем про свой проект, вы выскажете замечания. Но желающих прийти не нашлось. Олег Михайлович сказал, что «будет градосовет — на нем и обсудим». Градосовет прошёл, но это было протокольное мероприятие, оно мало подходило для дискуссий. Все же хочется видеть и среди коллег, и среди горожан желание объединиться во имя созидания, а не во имя протеста.

— Что дальше будет с проектом?

— Мне пока самому это не очень понятно. Конкурс завершился, но никаких обязательств, договоренностей, что мы дальше будем проектировать, заниматься этой площадкой, нет. Хотя нам было бы интересно это сделать — мы давно следим за территорией Суворовского училища, нам, как и многим другим, она кажется важной для города.

В процессе обсуждений мы говорили, что, на наш взгляд, нужно создать дирекцию, которая займется развитием этой территории, будет выступать техническим заказчиком для проведения изысканий, экспертиз, разработки проекта планировки и прочего. Нужна структура, которая будет проект вести. Пока ее нет, а без нее территория остается брошенной, нет того, кто за нее отвечает. Вопросы задают мне, а я не могу на них ответить: мои компетенции закончились вместе с завершением конкурса.

— Согласны ли вы с критикой ваших проектных решений?

— Самый острый момент — размещение на этой территории жилья. Я уже высказывал мнение, что оно там нужно. Это наличие постоянного пользователя территории, гарантия того, что она будет жить, там всегда будут люди.

Второй фактор — чисто экономический. Разговоры о том, что это должна быть чисто социальная история, когда власти вкладываются, а горожане этим пользуются, это история очень красивая, но нереализуемая. Я не вижу механизмы, которые позволят это сделать. В бюджетах нет средств для того, чтобы создать такое пространство. Поэтому изначально была мысль, что да, часть территории должна быть общественной, а часть — уйдет инвестору. И с ним нужно выстроить грамотный диалог — на каких условиях, как он участвует в развитии территории, что ему дает город и что город от него получает. Именно это нужно обсуждать. Пока же даже попыток выстраивания такого диалога нет. Ни со стороны власти, ни со стороны общественности (которая категорично говорит: «Нет, и все»). Власть сейчас похоже взяла паузу.

— Какое жилье вы там видите?

— Это тоже можно и нужно обсуждать. Вариант, отображенный в конкурсном проекте, мы сделали исходя из опыта работы с инвесторами, которые занимаются жильем. Есть примерное понимание, что застройщик хочет получить с гектара земли. Предложенный нами проект не противоречит регламентам по этажности и плотности, которые действуют на участке. Поэтому если частный инвестор и появится, думаю, он будет стремиться примерно к таким цифрам (архитекторы предложили построить около 30 тысяч квадратных метров жилья — прим. ред.). Опять же, можно пересматривать предложенную плотность и степень участия власти в этом проекте. Это вопрос диалога.

Для нас важно было уберечь от застройки жильём пространство около Кадетского корпуса или на Краснознаменном переулке — эту территорию нужно сохранить под общественные функции. А то, что южнее улицы Льва Толстого, давно застроено по периметру разными зданиями — типографией, мэрией, есть жилой дом. Сейчас там нет пространственных связей, пешеходы там никогда не ходили. Поэтому, грубо говоря, мы ничего не теряем: эта земля никогда не использовалась как общественное пространство, и мы отдаем его под жилье. Это всего около двух гектар из десяти.

— А что насчет остальных решений?

— От Олега Владимирова я услышал, что предложенное решение по зданию Художественного музея не находится в соподчинении с Кадетским корпусом, и с этим я соглашусь. Это можно обсуждать, перерабатывать образ. Но предложенное местоположение музея, по моему, оправдано — здесь формируется новая площадь, вход в общественное пространство, к Кадетскому корпусу. Это своеобразные ворота. Мы проходим через музей, попадаем через культуру в историю. На наш взгляд, это достаточно интересная идея.

Нужно учесть, что на весь конкурсный проект отводилось меньше двух месяцев: нужно было сделать и аналитику, и картинки нарисовать, и посчитать экономику. Поэтому нельзя говорить, что это окончательно доработанный проект, по которому можно брать и строить. Это концепция, как территория может развиваться.

— Вы бы сейчас что-то изменили в проекте?

— Принципиально, наверное, нет. Но отдельные моменты можно обсуждать и дорабатывать. Например, это касается визуального образа Художественного музея, чтобы в союзе с Кадетским корпусом он смотрелся хорошо. Более внимательно можно посмотреть на стеклянный арт-кластер. Но в том, что он оптимально встроится в рельеф, у меня сомнений нет. Нужно учесть памятник танку, о котором мало говорилось на этапе получения техзадания, но теперь мы понимаем, что для кого-то он имеет сакральное значение.

— Не обидно, что ряд представителей архитектурного сообщества очень категорично настроены против вашего проекта?

— На обиженных воду возят. Обидно не то, что не поддержали, а то, что у нас так повелось — совместно разрушать получается очень хорошо. А вот совместно созидать мало кто готов. Это вопрос в целом к нашему обществу.

— А что с проектом реконструкции сквера «Экран» на Гончарова?

— Пока тоже никаких подвижек. Была критика, что мы «залили «Экран» шаурмой». Но это несправедливо. Мы не превращаем сквер в «шаурмячную», потому что он уже таков. Шаурма там появилась задолго до нашего проекта. К этому можно относиться по-разному: как к городской проблеме, или как к городской достопримечательности. Этот вопрос можно решать по разному, в зависимости от политической воли — выгнать оттуда всех владельцев шаурмячных и цветов, либо использовать этот ресурс в интересах города. Если это известное место, люди сюда приезжают, почему бы не обратить это в плюс? Мы постарались, сделать процесс употребления шаурмы в сквере ее более эстетичным. Наш проект — о том, как в оживленном городском центре можно хорошо провести время в тихой зеленой зоне.

 

Живой организм

— Сколько времени обычно уходит на разработку и воплощение проекта в жизнь?

— Все по-разному. Иногда бывают простые проекты, которые тянутся по несколько лет, а бывают сложные, которые получаются быстро. Все зависит от заказчика, его желания и финансовых возможностей.

В этом году мы сделали проект дополнительного входа в парк Победы, и это неплохой пример достаточно быстрой реализации. Он странно развивался, мы, по сути сами напросились: на градосовет в начале лета выставили один проект, архитектурное сообщество сплоченно выступило против него, пообещав предложить другие варианты. Но в итоге никто ничего не предложил, кроме нас. Сделали несколько вариантов эскиза, один утвердили, подготовили рабочую документацию, даже спорили с Вавилиным по поводу образного решения, и сразу начали реализовывать. Надеюсь, как потеплее станет, вход в парк достроят.

— Какие ваши проекты уже не на бумаге, а реализованы?

— Мы делали генплан микрорайона Юго-Западный, который активно застраивается уже много лет; проект малоэтажной застройки в 8-ом квартале (за «Лентой» перед Новым городом), жилой застройки в Волгограде. Сделали много общественных пространств по области: в Димитровграде, Карсуне, Инзе, Барыше (весной будет реализована набережная пруда).

— Бывает ли, что итог значительно отличается от того, что вы спроектировали?

— Вообще очень редко бывает, что ты проект нарисовал, и в итоге получилось точь-в-точь. В процессе реализации многое меняется, и это нормально. Это как живой организм: возникают новые интересанты, условия, под которые проект приходится перерабатывать.

Ошибочно думать, что наша работа заканчивается, когда мы передаем распечатанный альбом заказчику. Она продолжается и когда объект построен, и когда он уже эксплуатируется. Если говорить об общественных пространствах, мне интересно приезжать через год-два и смотреть, как люди этим пользуются, все ли правильно мы предусмотрели: сидят ли на лавочках, ходят ли по спроектированным тропинкам.

— И как в итоге? Сидят, ходят?

— Бывает разное. Люди не всегда сразу привыкают к новым решениям. Например, в Карсуне мы делали центральный парк. На День города в центре всегда проходила масштабная ярмарка. И благоустройство парка предполагало место, где можно было бы развернуть торговлю. Но у людей уже сложился стереотип, что ярмарка должна быть на дороге. Я приехал летом на День Карсуна посмотреть, как территория используется, и меня удивило, что парк стоял пустой.

— «Простор» стал неким монополистом на заказы от власти: масса общественных пространств в области, вход в парк Победы, Суворовское, сквер «Экран»… Как так получается?

— Я бы не сказал, что у нас есть близкие отношения с властью. Нам интересно работать в родном регионе, делать его лучше по мере возможностей. На самом деле, наверное, у нас просто очень мало команд, которые способны сделать подобную работу в такие сроки и с таким уровнем качества. Бывает, что мы не справляемся с объемом работ, ищем молодых архитекторов, кому можно было бы передать часть задач. И не находим.

Мы стараемся к своей работе относиться ответственно, и если беремся за проект, никогда его не бросаем. Если возникают какие-то вопросы, стараемся помочь их решить, доводим все до конца. Наверное, такая наша позиция удобна для наших муниципальных заказчиков.

Все эти работы происходят через торги, в которых может поучаствовать любая команда. Мы заявляемся на общих основаниях, какие-то работы берём, несмотря на существенное падение цены, потому что они нам интересны, а какие –то нет. К сожалению, часто на торгах бывает очень большое снижение цены, когда работа становится просто убыточной.

Мечта об Автозаводской

— В прошлом году в Ульяновске возродили градосовет. Что происходит на его заседаниях сейчас? Не разочаровались?

— После нового года мы еще не собирались. В любом случае, то, что происходит сейчас, лучше, чем то, что было раньше, когда градосовета не было, или он собирался чисто формально. Я вижу попытку вести диалог со стороны власти и желание слышать разные мнения. Власти нужна профессиональная поддержка. Вопрос, как это мнение потом учитывается при принятии разных решений? Мне сказать это сложно. Что происходит на самых высоких уровнях, я не знаю.

Другой вопрос, о чем я уже говорил — то, что наше профессиональное сообщество быстро сплачивается объединяется, когда нужно выступить против, а на совместное созидание далеко не все готовы. На градосовете обычно говорят, что «Так делать нельзя, недопустимо, запрещено». А как можно, никто не говорит.

— Почему?

— Мне кажется, у старшего поколения архитекторов есть какое-то убеждение, что у них отнимают работу и заказы. Однажды, достаточно известный в нашей стране, молодой архитектор Никита Маликов делал проект на улице Федерации. И он попросил на градосовете посоветовать ему, какие могут тут быть решения. Ему открыто сказали: ты за это получаешь деньги, а мы нет, поэтому ничего советовать не будем. Мне было не очень приятно это слышать от коллег.

— Вы говорите, что власть прислушивается к мнению архитекторов. Вы сами неоднократно выступали против внесения фрагментарных изменений в Генплан. Вашу позицию учитывают?

— На последнем градосовете мы обсуждали техзадание для разработки нового генплана. В том числе, для того, чтобы не вносить фрагментарных изменений. Но есть юридическая процедура, которая заставляет чиновников эти изменения вносить. В свое время я в этой среде некоторое время проработал (в управлении архитектуры — прим. ред.), и как бы я их ни ругал, там достаточно непросто находиться. Бывает, что инвестор достаточно напористый, продавливает свои решения, или могут наказать за «бездействие», либо «превышение полномочий». Чтобы этого не было, нужна четкая градостроительная политика и воля. Если бы был хороший Генплан, который учитывал бы все интересы и имел бы идею, как должен развиваться город, проблем было бы меньше. 
А у нас  Генплан достаточно низкого качества. Он не нес глубокого анализа — по нему ничего практически не сделали. Это говорит о том, что документ не работает, и его надо переделывать.

— У вас есть место-мечта в Ульяновске, которое бы вы хотели переосмыслить?

— Моя мечта, которая вряд ли реализуется — что-то сделать с улицей Автозаводской. Она мне очень нравится как архитектурный ансамбль послевоенного времени. Она очень человечно сделана, с комфортными дворовыми пространствами, этажностью, профилями улиц, сбалансированным сочетанием тротуаров, зелёных зон и проезжей части. Конечно, улица уже свой срок отжила, потихоньку разрушается, и смотреть на это больно. Хочется, чтобы и здесь тоже появилась своя дирекция, которая занялась бы сохранением человечной атмосферы этого места, заказала бы проект планировки территории, определила, какие объекты нужно сохранить, что перестроить или восстановить. Пока мы видим, как это пространство уходит — старые дома сносят, появляются новые девятиэтажки, новые магазинчики, ансамбль постепенно исчезает.

— Почему все это нереализуемо?

— Чтобы этим заниматься, нужна политическая воля, комплексный подход. Вряд ли какому-то инвестору это будет интересно, а администрация себе не сможет это позволить. Но заняться этим было бы очень интересно.

— Вам предлагали стать главным архитектором Ульяновска?

— Да, и неоднократно.

— Почему не соглашались?

— Мне не очень понятен функционал и полномочия. Есть большие опасения, что это должность «мальчика для битья». Когда в городе появляется главный архитектор, он сразу становится человеком, на которого можно повесить все проблемы. Начиная с нечищенных дорог, отсутствия света, нехватки зелени, и заканчивая вопросами, почему у нас всё так плохо и некрасиво.

Непонятно, что может и должен делать главный архитектор при современном градостроительном кодексе. В советское время от личности главного архитектора действительно многое зависело. Этот человек мог запретить то, что считает неприемлемым, и реализовать то решение, которое считает нужным. Его слушались, ему доверяли как профессионалу. И он лично нёс ответственность за это.

Сейчас все процессы регламентированы законодательно, места вкусовщине там нет. В градостроительном кодексе нет слов «красота», «гармония», «композиция», «образ» и прочих, там даже слова «архитектор» нет. Если мне нравится синий, а застройщик хочет красный, я, как чиновник, не могу ему запретить сделать так, как он хочет, если это не противоречит закону. Поэтому я не завидую тому, кто будет занимать эту должность.