|
Счастливого, светлого Рождества всем! Обычно не имею обыкновения повторять ранее размещённые материалы и тексты. Но на сей раз решил сделать исключение. Пожалуй, непросто найти столь же интересную и красивую рождественскую историю, как рассказ Николая Александровича Державина. В группе он был представлен 5 января 2019 года. Наверное, не все нынешние читатели видели эту публикацию, а кто видел – с удовольствием перечитает. Н.А. Державин (1888-1928) – очень интересный человек и автор. Краевед, историк театра и литературы, библиограф, литератор, журналист… За свою короткую жизнь – всего-то 40 лет – он успел сделать необычайно много. Кроме энциклопедических познаний Николай Александрович обладал прекрасным литературным слогом. Любая его статья читается на одном дыхании, а рассказы, легенды, очерки – настоящий праздник для души и ума. Некоторые из них, полностью или частично, размещались в группе. К сожалению, сейчас имя Н.А. Державина почти забыто. Его богатейшее творческое наследие: обширный архив, огромная картотека – всё, кроме опубликованных материалов, – было утрачено. Хотелось дополнить эту рождественскую историю сведениями об авторе. Но сам текст рассказа довольно велик. Да и не стоит объединять две большие темы. Надеюсь, к описанию жизни и творчества Н.А. Державина ещё вернёмся. А сегодня – его рождественский рассказ. * * * Н.А. Державин [Газета «Симбирянин»; 25 декабря 1915 года. С небольшими сокращениями] Дед-Мороз по Синбирску, граду славному похвальному, разгуливает, по стенам, воротам, частоколам, заборам и крышам тесовым ледяной своей дубиной постукивает, снежным настом, на морозе слежавшимся, похрустывает и дворовых псов выть на полную серебряную луну науськивает. Скучно по ночам в Синбирском городе старому озорнику-греховоднику! Невелик ещё и непышен славный и похвальный город Синбирской. Всего 17 лет насчитывает он от начала своего существования на высоком берегу Волги. Негде ещё развернуться в нём деду-Морозу, старому охальнику. Бродит дед-Мороз по Синбирску, пустяковыми забавами пробавляясь, да над дворовыми псами и сторожами ночными потешаясь; а прозрачная голубая лунная ночь декабрьская плывет над землёй задумчивая, величавая и ясная, рассыпая по снежному насту алмазные искры и убирая пустынные улицы прихотливым кружевом фиолетовых теней – ночных призраков. Спит город Сибирской. Тишина невозмутимая. Даже у псов дворовых на луну-ворожею выть охота отпала. Тишина! – Сла-а-вен стольный город Москва-а-а! – Сла-а-вен стольный город Москва-а-а! Не успел отзвучать в прозрачном воздухе морозной рождественской ночи возглас Сидорки у воеводской избы, как со стороны церкви Тихвинской Богоматери, – должно быть, у Крымских ворот, кто-то затянул густым басом: Степенному могучему басу откликнулся гнусавый фальцет у Вознесенских ворот: И долго всплывали в голубом мареве ночи дозорные возгласы ночных сторожей, охранявших башни и ворота Синбирского кремля, долго звучали «славы» городам земли Русской: – Сла-а-вен Новгород Низо-о-выя земли-и-и! Наконец, у наугольной башни Синбирского кремля, в той стороне, откуда раздался первый возглас Сидоркин, молодой звонкий голос отчеканил, – словно серебряным сверкающим топором отрубил, – последнюю «славу»: Затихли в хрустальном сухом воздухе голоса перекликавшихся охранителей ночного покоя, и снова лунная ночь потемнела над похвальным городом – безмолвная и задумчиво-величавая. Даже Мороз-охальник, и тот перестал под утро поколачивать по стенам, по воротам и крышам ледяною дубиною и поскрипывать снежным настом и промерзшими мостками деревянными, что тянулись по главным улицам Синбирским вдоль заборов и стен домов, украшенных вокруг окон и по краям крыш деревянным резным узорочьем. Скоро третьим петухам черёд настанет петь – синбирянам утро праздника Христова Рождества возвещать, славильщиков с теплых постелей поднимать и на улицу выводить – Христа славить. Но пока ещё спит город Синбирск, спят его словно завороженные лунным светом храмы, палаты и всякое иное хоромное строение, спят одетые струистым маревом в серебряную парчу и дворы, и торги, и улицы. Спит славный и похвальный град Синбирской… Прозрачный голубой лунный свет сменился синеватым предрассветным маревом. Потухли алмазные искры на снегу, растаяли причудливые призраки лунного сияния, уползли с дворов и улиц и схоронились под заборами, воротами и стенами домов ночные тени. Ночь кончилась, – скоро день займётся над городом Синбирском. На улицах по-прежнему тишина ненарушимая. Но вот, разрезая молчаливую синеватую муть рассвета, раздаётся громкий властный удар колокола. Это ударили в большой колокол на звоннице храма Спас-Троицы в кремле. Не успела ещё стихнуть волна первого удара, как раздался второй, потом третий, и тогда уже сразу заговорили колокола на всех звонницах Синбирских храмов: и у Спаса Нерукотворного, что в Спасском девьем монастыре; и Спаса-Вознесения на погосте стрелецкой слободы за земляным валом; и у Всех Святых на городском погосте; и у Ивана Предтечи в свияжской слободе конных казаков; и на звонницах подгорных храмов Спаса-Преображения, Смоленской Богоматери и Успенского мужского монастыря. Поплыла над Синбирском серебряная волна колокольного звона: гудя, нарастая, взмывая к небу и возвещая синбирянам радостную весть о рождении на земле Спаса Милостивца. С первым же ударом колокола Синбирск пробудился. Засветились в мареве рассветных сумерек красными пятнами огней окна и теремов, и палат, и лачужек, и храмов. А потом захлопали по улицам двери, калитки и ворота; запели на разные голоса ржавые петли; застучали засовы; заскрипел под ногами спешно идущих и едущих в храмы синбирян снег. С каждой минутой движение по улицам и переулкам Синбирским увеличивалось. Вдоль заборов, тынов и изгородей тянулись вереницы пешеходов, а посередине улиц, по укатанным дорогам, скрипели полозьями и раскачивались из стороны в сторону колымаги, запряженные и парами, и четвернями, и даже шестернями лошадей. Перед некоторыми из колымаг бежали со смоляными факелами челядинцы-скороходы и выкрикивали охриплыми со сна голосами, кто едет. Улицы полны разноголосого гомона. – Эй, расступись, православные! Гомон мало-помалу стихает. На Синбирских улицах опять тишина. Только в Божиих храмах, залитых огнями, слышится уставное пение рождественского канона. Христос рождается – славьте! Обедни кончились. На дворе стоит солнечный морозный день с голубым бездонным небом; с лиловатыми тенями на ослепительно сверкающем снегу; белыми столбами дыма над покрытыми снеговыми шапками крышами домов и скрипом снега под ногами и полозьями саней и колымаг. Синбиряне спешат домой на разговенье: после долгих филипповок можно немощной плоти утешение малое предоставить. Крестовая палата воеводской избы битком набита разодетым по-праздничному служилым и именитым людом, собравшимся поздравить воеводу града Синбирского князя Ивана Ивановича Дашкова и выпить за обильным праздничным обедом чашу за его многолетнее здоровье. В красном углу палаты, сверкающем золотом и самоцветными камнями на «нетленных венцах» икон, совершается соборное молебство. Молебное пение совершает, как всегда на большие праздники, ветхий, но ещё подвижный не по летам игумен подгорного Успенского монастыря Исайя. Ему сослужит почти весь Синбирский «причет церковный»: соборного храма Живоначальныя Троицы протопоп Никифор Антонов и попы Онтипа и Михайла Никифоровы; Спасского девьего монастыря попы Никифор и Офонасей, церкви Спаса-Вознесения поп Алексей Иванов и другие. Ектеньи и многолетие читает соборный дьякон Пётр Офонасьев, а пение и чтение молебные уставно правят соборный дьячок Степан Дементьев, Спасского монастыря дьячок, да старцы и послушники Успенского монастыря. Клирное пение поистине украшает и затмевает дивный голос залётного соловья – государева певчего, дьяка Микиты Казанца, что случайно заехал в Синбирск как раз перед праздниками. За священнослужителями стоит, выдаваясь вперёд, хозяин дома, вершитель государевой службы в Синбирске, воевода князь Иван Иванович Дашков с благоверною супругою и детками. Рядом с ним, по правую руку, стоит, опираясь на костыль, и истово молится неустанная молитвенница – игуменья Спасского монастыря мать Улья; а по левую – правая рука воеводы, дьяк Микита Есипов, сверкая в полосе солнечного луча расшитым золотом и каменьями воротником-козырем богатого праздничного наряда. Всю остальную часть залитой солнечным светом и наполненной облаками кадильного дыма крестовой палаты наполняет самый разнообразный служилый и именитый люд. Тут и дьяки и подьячие Синбирского приказу; и дворяне, наехавшие в Синбирск из своих вотчин; и дети боярские, посланные в Синбирск для государевой службы; и пятидесятники и десятники стрелецкого полка; и откупщики; и целовальники; и просто именитые синбирские гости и люди посадские; и даже «иноземцы» – польские шляхтичи, что проживают в Синбирске, состоя на государевой ратной службе. А у задней стены, в дверях и в смежных палатах стоит мелкий служилый люд – «приказные отроки» и челядинцы синбирского воеводы. Под низкими сводами палаты, расписанными ликами святых, цветным и травчатым узорочьем, стелется могучей волной голос соборного диакона, возглашающего «благоденственное и мирное житие, здравие и спасение, на враги же победу и одоление» Великому Государю, Царю и великому Князю Алексею Михайловичу всея Великия и Малыя, и Белыя России Самодержцу. За многолетием Государю диакон по чину «многолетствует» Великой Государыне, благоверной царице и великой княгине Марье Ильиничне; царским сыновьям, царевичам и великим князьям Алексею, Феодору и Симеону Алексеевичам; царёвым сестрам, царевнам и великим княжнам Ирине, Анне и Татьяне Михайловнам; царским дщерям, царевнам и великим княжнам Евдокии, Марфе, Софье, Екатерине, Марье и Федосье Алексеевнам; святейшему патриарху Кир-Никону; высокопреосвященнейшему митрополиту Казанскому и Свияжскому Лаврентию; государеву воеводе града Синбирского князь-Иоанну княж-Иоанновичу и всем православным христианам. За крестным целованием, после молебна, воевода принял от собравшихся в соседней приёмной палате поздравления с праздником и пожелания его княжеской милости и всей его семье многолетнего здоровья. Отпустив милостивым кивком последнего челядинца-поздравителя, обратился ко всем своим гостям с обычной речью прежнего русского хозяина-хлебосола: – А теперь, гости дорогие, прошу откушать, что Бог послал. Не побрезгуйте на скромном угощении: чем богаты – тем и рады. Надо ли говорить, что «скромное угощенье» воеводы затянулось до самой полночи. Да и как ему не затянуться, когда гостям нужно было съесть за тем обедом разных кушаний, почитай, близко к полсотне, да выпить государева зелена-вина, да разных вин фряжских, заморских, да разных медов, квасов, наливок, настоек и ягодных вод – кубков без счёта, как это полагалось по русскому обыкновению. Теперь уж так не пьют и не едят на Руси, как пивали и едали наши предки. «Жидкий народ ноне пошёл», – говорят про нас старики, видавшие не Бог весть какие отдалённые времена. Вот послушайте, что пили и ели гости синбирского воеводы за обедом на первый день Рождества 250 лет назад, и скажите: какое здоровье нужно было иметь, чтобы откушать в старину скромного угощенья – что Бог послал. Пили гости за обедом: водки – простую и всякие наливки, настойки и взвары из водки; вина – кардамонное, романею, ренское, аликанте, мальвазию, красное, белое и др.; меды – вишнёвый, малиновый, паточный, гвоздичный и сыченый; пива – простое, пудельное, бражное, с малиной и ещё какие-то; квасы – солодовый простой, яблочный, малиновый и всякие иные – кислые и сладкие; воды – брусничную, какую-то «поддельную» и разные ягодные и плодовые. Это ещё только пили. А ели… Ели – тоже не мало. Вот что – примерно – ели гости синбирского воеводы: окорок, косяк из буженины, квашенину, тетерева «под сливы», куря индейского, какого-то «ряба под лимоны», поросёнка под хреном, гуся под огурцами, куря под лимоны, ноги свиные под чесноком, печень говяжью, свинину под луком, тетерева мохового под серым взваром, гуся жаркого, утку жаркую, часть жаркой говядины, плечо баранье жаркое, почки жаркие, бок жаркой с кашей, поросёнка жаркого, печень жаркую, какую-то «калью с лимоны», пирог рассольный, шти богатые, пирог круглой, кашу с курем, шти говяжьи кислые, аладьи с сахаром, аладьи малые, пироги долгие, желудок, сырники, осетры свежие, сельди свежие в тесте, караси, звено белой рыбины, звенья белужины, полосы свиные, баранина рассольная, баранина в ухе, левашники с сахаром, солонина под взваром, пирог с сахаром, студень… У-фф! Почитать – и то уж сыт будешь! До самого позднего вечера светились окна «избы» синбирского воеводы, и последние гости вышли со скрипучего на морозе крыльца гостеприимного дома, когда полная серебряная луна высоко уже стояла в небесной просини, а ночные сторожа выкликали славы набольшим городам земли Русской. – Сла-а-вен стольный город Москва-а-а! Отчётливо и гулко раздаются крики ночных сторожей в лунном голубоватом мареве морозной декабрьской ночи. Спит славный и похвальный город Синбирск…
Материалы комментируем в нашем телеграм-канале
 
|
|
Цитирование информационных материалов, размещенных в ИА "Улпресса" без получения предварительного разрешения допустимо при условии обязательного указания на источник цитирования: приведение ссылки — в печатных материалах, гиперссылки на cайт ulpressa.ru — в сети Интернет. Ссылка на источник или гиперссылка должны располагаться в начале текстового материала.
