Вспоминая старую добрую журнальную традицию мы продолжаем публикацию новой книги Жана Миндубаева.
Глава 1 Глава 2
Глава 3.
Не оспоришь: земляк ульяновцев Владимир Ленин действительно велик. Для меня его величие равнозначно величию таких сынов человечества как Наполеон, Мао Цзе Дун, Александр Македонский, Чингисхан, Сталин и прочие пассионарии. Коим осчастливить ни человечество, ни даже родные Отечества не удалось – но взбаламутили они своих соотечественников и современников изрядно и крови пролито ими немало. Так вот, этот наш земляк сильно переживал в 1917 году что может он проморгать свержение Временного «буржуазного» правительства. И потому в нелепом гриме (в розыске находится, как же!) поспешил из подпольной квартиры в Смольный. А то, не дай бог, Лев Троцкий станет «вождем Октября»! Разве можно такое допустить!?
Так же и ульяновские «политсоискатели» после августа девяносто первого года. После провала ГКЧП, отталкивая дуг друга локтями, ринулись на властный Олимп губернского масштаба: кто кого опередит?
Не сразу ринулись. Все-таки – коммунисты ( и я в том числе) суровой жизнью сталинской и постсталинской эпохи испытаны – а потому осторожны . Некоторое время царила тихая паника: а что будет? Какие кары пошлет на нелояльных новая ельцинская власть? Притихли все «бывшие». Куда-то исчез радостно бродивший по городу бывший главный пропагандист обкома КПСС …ну, назовем его ,допустим, Блисталовым. Долгие годы он занимал должность обкомовского секретаря по пропаганде. И страстно жаждал возвращения советско- партийных порядков. «Через два – три дня с Ельциным будет покончено!» предрекал он при встречах со своими прежними соратниками или в кабинетах Ленинского мемориала, где числился главным консультантом до своей кончины в 2005 году…
Зря, зря радовался Владимир Николаевич- ГКЧП не прошел! Зря он и опасался разных кар новой власти – была вскоре объявлена амнистия всем участникам путча. И компартии разрешили функционировать (не стали запрещать ВСЕ партии в государстве, как это сделали большевики после октябрьского переворота 1917 года…) И это было совершенно правильно.
А к руководящим креслам в Ульяновске уже примерялись новые люди. Импозантный, с окладистой бородой и вроде бы с «душой нараспашку» председатель городского Совета господин Ступников был назначен не абы кем – а полномочным представителем Президента Российской Федерации в регионе. Из недр рабочего Заволжья громко явилась миру некто Валентина Домашнин а – особа шумная, голосистая, депутатка Верховного Совета РСФСР. Было еще немало разных фигурантов. Они и образовали две группы желающих захватить власть в области.
Вернее, так: одна компания не желала отдавать власть, а другая – яростно пыталась вырвать ее.
Члены «первой когорты» – это, конечно, люди, державшие в своих руках бразды правления задолго до августа девяносто первого. Все эти люди были и оставались коммунистами. Точнее: они выросли и сформировались в тоталитарной системе – и по вполне понятным причинам были просто неспособны принять новые реалии. То есть: они не представляли, как можно жить без «руководящей и направляющей роли КПСС и ее «Ленинского ЦК»? Они не были способны объективно оценить недостатки так называемой «плановой экономики», они только яростно обнажали «язвы и грабительскую сущность «рыночного устройства (как будто никогда не читали Адама Смита). Они и представления не имели о таких категориях, как свобода личности и гражданские права. Какие там могут быть права, когда компартия всегда права!? И когда расстреливала священников и крушила церкви и народную веру – была права. И когда с оттенком высокомерия принимала помощь «проклятого американского капитализма» в страшном голодном 1921 году – тоже была права. И когда по приказу Ленина высылала на двух пароходах (без права возвращения под страхом расстрела) лучшие умы России за границу – разве она могла быть не – права!? И «кулаков» вместе со «середняком» высылала на погибель с малыми детьми в морозные карагандинские степи – тоже при полной уверенности в своей безгреховности… Такая уж она, партия созданная «гением Ильича» – святая девственница, некая «мать Тереза» начала двадцатого века…
Но вернемся в Ульяновские кущи. Несомненно, наиболее энергичным и изощренным среди таких соискателей власти был уже упомянутый выше О.В.К. После отстранения от должности председателя облисполкома он не впал в прострацию или панику – а как истинный коммунист отправился в Москву, в ельцинские апартаменты. Где и стал доказывать свою непричастность к путчу: авиабилет из Сочи в Москву, датированный двадцать третьим августа демонстрировал… (Думаю, этот вариант был им тоже предусмотрен). Результат оказался блестящим: ровно через неделю после своего отстранения О.В.К. был восстановлен в своей прежней руководящей должности…
Разные интересы двигали разными людьми. Одни, давно познавшие вкус власти – да, тоталитарной; да, коммунистической – от которой многие и настрадались- (особенно во времена диковатогоо правления господина-товарища Колбина – о чем ниже) тем не менее ужасно хотели ее удержать. Точнее говоря, не саму власть – а себя в ней. Они как бы и не сопротивлялись наступившим переменам – но при условии, что они-то останутся при своих должностях. Удивляться этому не приходится – о « принципиальности» товарищи коммунисты вспоминали лишь тогда, когда надо было расправиться со вчерашним соратником. Так велось со времен Ленина -Сталина – и вплоть до нынешних времен (к сожалению)…
Другая группа штурмовала подступы к власти под демократическими знаменами. Этот народец был разнообразен и довольно затейлив. Персоны были разнокалиберны, с неодинаковой этимологоией, с разной степенью искренности и неоднозначностью целей. Тут были и восставшие против всесилия КПСС сотрудники ульяновского Центра микроэлектроники (И.Гринберг, А. Рыжевский); и «учуявшие волю» депутаты разных уровней (во избежание судебных исков не буду называть фамилии); и возросшие на волне горбачевской «перестройки» ранее неизвестные функционеры (Георгий Ступников, Николай Повтарев – и прочие). Конечно, среди последних были, скажем, и такие «демократы по нутру» как профессор В. Белозерцев, преподаватель вуза А.Сергеев, редактор газеты «Симбирский курьер» Алла Багдасарова.
Первые бились за то, чтобы оставить в кресле руководителя региона Юрия Горячева – и, по сути, в каком-то видоизмененном виде сохранить принципы советского руководства…
Вторые хотели усадить в это кресло «своего парня» – не без дальних личных мечтаний, конечно,
И лишь третьи искренне полагали, что только демократия, многопартийность, свобода слова и плюрализм могут подвигнуть страну на новый путь, ведущий в международное сообщество – а отнюдь не за «железный занавес». Но их было немного- и они находились далековато от рычагов власти…
Надо сказать: далеко не все понимали и принимали такого роду устремления. (Позднее эта неприязнь к новым политическим веяниям выльется в сакраментальное: «Ну, привели вы нас к демократии. И что – лучше стало? Раньше каждый год можно было путевку на юг получить – а теперь на шести сотках все лето вкалываем!»
И даже обозвали демократов «дерьмократами». Ну и демократии – как общественно-политическому строю – тоже досталось…
И тут самое время порассуждать, как говорят англичане «ху из ху». То есть: кто есть кто – и что есть что. Скажем, монархия и социализм; демократия и автократия – и так далее.
Понятно, что существуют научные (скажем так) определения вышеназванных государственно-политических систем – достаточно в энциклопедии заглянуть. Да и на слуху все еще вертится незабываемое ленинское: «Коммунизм – это Советская власть плюс электрификация всей страны». Правда, непонятно: электрификация всей страны вроде бы к началу девяностых уже состоялась, планы «ГОЭЛРО» и прочие в этом направлении давно были выполнены и перевыполнены – а коммунизмом даже и не пахло. В Ульяновске же – если говорить фигурально пахло лишь мерзким запахом мыловарения, которое надумал наладить в свое недавнее время под руководством Г.Колбина обком КПСС на базе кожевенно – обувного комбината. И совсем не потому, что там завелись превосходные мыловары – а потому что просто ни-ка-ко-го мыла в ульяновских магазинах к середине восьмидесятых годов не оказалось…
Ну а в реальной, повседневной жизни каждый понимает и представляет любой политический строй по своему; каждый оценивает своей меркой, чаще всего опираясь на события и факты собственной жизни…
О чем я и поведаю в следующих главах так нелегко давшейся мне книге…

Глава 4.
Пионеры и колоски.
Когда я вижу на экране телеящика политшоу типа «Реальная политика» мне вспоминается как я впервые встретился с политической реальностью не в виртуальном экранном мире телеведущего – а в самой что ни на есть жестокой реальности коммунистического бытия.
Сороковые годы… Шла война с фашизмом. Поскольку всех дееспособных мужиков из деревни Старое Русское Маматкозино, где проходило мое крайне голодное детство, уже забрали на фронт, косить рожь пригнали из Казани учебную роту. Солдатики в длиннополых шинелях – как я теперь понимаю – в основном были городские; с косами управлялись неумело. Потому на поле осталось немало колоса – и нас, учеников начальной школы, каждодневно посылали эти колоски подбирать. «Каждое зернышко – это пуля по врагу!», – наставлял нас школьный военрук (а классы были разбиты на отделения, взводы, роты). Мы, конечно, старались изо всех сил-тем более, что в конце рабочего дня шло взвешивание – кто больше колосков собрал? И лучших хвалили – а отстающих стыдили. А кому в мальчишеские годы хочется быть стыдимым?
Я не знаю, шли ли в обмолот собранные нами колоски. Помнится, кто-то из колхозниц всердцах обмолвился что вот,де, ребятишек по полям загоняли- а колоски-то в мешках так и сгнили в амбаре… Не знаю. Мне и до сих пор хочется верить, что я помог фронту чем мог… И вот как эта вера была выражена спустя много лет:
И тяжелеет сумка с колосками…
На сумке красный крест впечатан в круг.
И машет, машет мельница крылами –
Мы видим взмахи тех зовущих рук.
Мы – третий класс. У нас уроки в поле.
Мы собираем в сумки колоски.
Не в старой деревянной милой школе
Ответ мы держим нынче у доски.
Одежды наши и ручонки тонки.
Истаял, словно не был, детский смех.
Война в деревню сыплет похоронки
Как на цветущий луг внезапный снег.
И нет отцов. И мамы стали злее.
И вошь ползет за детский воротник.
Но тяжелеет сумка, тяжелеет –
От колосков, от зерен – не от книг.
На сумке – красный крест в зеленом круге.
Страна, крепись – я здесь, я помогу!
Ну, гады-фрицы! Ну, держись, подлюги!
Мой колос – это пуля по врагу!

Но теперь не об этом. Вернее – о колосках, но собранных для себя. Дело в том, что в каждой избе народ голодал. А в семье многодетного учителя (как мой отец) голод был вообще нестерпим. Потому пионеры и школьники, втайне побуждаемые родителями, после учебы, ближе к сумеркам, снова выходили на уже убранные колхозные поля. И втихаря, ужасно опасаясь встречи с колхозным начальством или уполномоченным из района, собирали колоски уже для себя. И вот однажды…
Впрочем, о том что случилось однажды я тоже написал спустя много лет стихотворение. Вернее, целую поэму. Речь в этой грустной поэме идет, правда, не о колосках – а о моркови – но какая в сущности разница? Ситуация–то одна и та же.
Так вот:
Я морковь ковырял
На колхозном, уж убранном поле.
Было мне ровно девять
Тоскливых, обшарпанных лет.
Наплевав на урок
В деревянной простуженной школе,
Я морковь ковырял –
И себе, и родным на обед.
Из промерзшей земли
Выскребал золотистые стержни.
Мир казался чудесным –
Ну, надо же: так повезло!
(Где-то там, впереди,
Вызревали Черненко и Брежнев –
А пока мудрый Сталин
Берег меня добрым крылом).
Мой желудок и сумка
Уже тяжелели от счастья,
Что на убранном поле
Я так горделиво обрел.
Маме, брату, сестре
И соседской веснушчатой Настьке –
Всем еды принесу!
И вот тут я на ЭТО набрел.
Это ЭТО сверкало
Отлично надраенной ваксой.
Очень крепко стояло
На стылой осенней земле.
Сапоги. Галифе.
Что-то выше еще там сияло –
Может, пряжка ремня,
Может, орден, врученный в Кремле.
И ОНО улыбалось
Откормленной, сытой ухмылкой,
Возвышаясь над малым
Голодным и вшивым дитём.
И рукою державной
Вдруг врезало мне по затылку,
И я тихо завыл,
Поминая и мамку, и дом…
А потом сапоги –
Ах, какая отличная вакса! –
Мне по ребрам прошлись,
Обретенное счастье круша.
Я лишь тихо стонал,
Превращенный в писклявую кляксу,
Где еще трепыхалась,
Свой век доживая, душа…
Полчаса избиенья
За полкилограмма моркови!
Ныне я понимаю
Неэквивалентность цены.
Но в кромешный тот день,
Упиваясь соплями и кровью,
Я страдал от того,
Что ущерб я нанес для страны.
Да, так ОН и сказал –
Всемогущий отец-надзиратель,
Что был прислан районом
Следить, отбирать и карать.
(У пригожей солдатки
Он спал на хозяйской кровати,
Так как муж ее кровный
С фашистом ушел воевать).
ОН волок меня с поля,
Как наши фашистов тащили
Из разведки глубокой
Сквозь минные злые поля…
Но на поле морковном,
Конечно, его не убили.
Лишь поземкой тянуло,
Следы заметало, пыля…
Вот, пожалуй, и вся
Эта чуть грустноватая байка.
Были вещи серьезней.
И те – словно призрачный сон.
Но, порой, я в поту
Просыпаюсь: трещит таратайка,
И на ней меня ЭТО
Везет на расправу в район…
Вот такой она была в сталинские времена, эта вполне реальная политика. Напоминаю О НЕЙ, если кто подзабыл.
Или скажу так:
«За наше счастливое детство
Спасибо, родная страна!»
Это написал не я, а кто-то другой. Возможно, Сергей Михалков.

Глава 5:
Маршрут топленого молока.
Почти каждодневно, почти от каждого ныне слышишь: «Так плохо, как сейчас, мы никогда не жили». И произносят это главным образом люди пожилого возраста. Но самое удивительное: их сверстники им же и поддакивают: «Да, так».
Я – честно говоря – при этом теряю дар речи.
Я не собираюсь утверждать, что сегодняшнее бытие пожилого населения постсоветской России окрашено в радужные цвета. Отнюдь нет. Я считаю, что наша страна при ее сверхдоходах от энергоносителей (а это основной источник пополнения бюджета, из коего и «выкраиваются» разного рода социальные блага в виде пенсий, пособий, льгот и так далее) вполне могла бы существенно увеличить и пенсии, и помощь многодетным семьям и инвалидам, и зарплаты учителям, врачам и прочим работникам так называемого бюджетного сектора. Почему это происходит весьма незначительно и весьма медленно – мне абсолютно непонятно. Уверен, что при наличии политической воли и талантливых менеджеров правительственного ранга ситуация была бы совершенно иной…
Но это – другой разговор. Сейчас же – о том, жилось ли нам в советскую эпоху лучше, чем сейчас?
Понимаю: приверженцы коммунистического устройства государства и человеческой жизни ответят четко: да.да-жилось! Но мне припоминается нечто другое…
А припоминается мне в частности вот что. События эти происходили летом – и самой активной участницей их была моя мама.
Почему летом и почему в них участвовала жена сельского учителя? Объясняю забывчивым взрослым и не имеющим представления о былой жизни в родном Отечестве юнцам. Летом – потому что фундаментом, основой и опорой крестьянского существования с тридцатых годов и по самые пятидесятые (век прошлый) был не колхоз, в котором народ работал не за реальную зарплату (денег крестьяне вообще тогда в колхозах не получали ни копейки) – а работал за так называемые «палочки» – то есть за отметку в виде цифры «один » в бригадирской ведомости. Она означала, что член «коллективного хозяйства» отработал на благо страны и в свою пользу «один трудодень». Эта чудовищно – бессодержательная экономическая категория была изобретена коммунистическими экономистами во имя осуществления бесплатной индустриализации «социалистического отечества» (как и загоняние людей в трудармии ГУЛАГа) – и абсолютно никак не характеризовала ни качество, ни количество труда, ни его результативность. Возрожденная барщина времен крепостничества, не более того. Потому – как правило – и не оплачивалась. Ну, разве «по итогам года» – то есть, когда зерно и прочий продукт будет сдан государству – и если уж что-то останется от «плана сдачи государству» (обратите внимание: не ПРОДАЖИ – а СДАЧИ) – то поделят и между колхозниками – согласно количеству «трудодней»… Обычно крестьянам доставалась толика зерна, сена и соломы.
Скотина в колхозах водилась – но с мясом были весьма серьезные строгости. Так, в частности, забить овцу для кормежки работников разрешалось лишь во время пахоты или сеноуборки: тут надо было пахарей или косцов хорошо кормить, чтобы они результативно трудились. На остальных работах такой кормежки не полагалось…
Приведу один потрясающий пример из жизни нашей семьи. В 1939 году семья сельского педагога Абдулбарый Шарафутдиновича Миндубаева переехала из города Буинска в уже упомянутую мной деревню Старорусское Маматкозино как раз накануне светлой годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции. И как вы думаете, чем порадовал колхоз «Красный дол» своих работников в такой знаменательный праздничек? Не поверите – но это факт: в тот день была «прибрана» колхозная овечка – и колхозное начальство угощало народ… щами. Щи, конечно, народ варил себе и в обычные, непраздничные дни – но они чаще всего были пустые, в лучшем случае забеленные молоком. А на сей раз они были МЯСНЫЕ!!
Запомнился же мне этот «праздничный обед» потому, некоторых раздумий члены правления решили порадовать таким деликатесом и нас, не колхозников… Вкус этих щей я помню по сию пору…
Так вот – о значимости летнего периода в жизни колхозного крестьянства и роли в нем моей покойной матушки. Летом – несмотря на каждодневный и безрадостный труд от и до колокольного удара со специально выстроенной вышки (колокол был реквизирован в церкви и его удары означали начало и конец трудового дня – а также и время обеденного перерыва) – колхознику жилось несколько лучше. Ибо, во-первых, вокруг вырастало много разнообразной съедобной травы: крапивы, конского щавеля и просто щавеля; свергубзы, сныти, лебеды и так далее. Эту траву в большом количестве и поедали и взрослые, и дети. И совсем не потому, что заботились о витаминном насыщении своих организмов – а потому, что к концу весны заканчивался обычно и немудрящий крестьянский пищевой припас – картошка, капуста, соленые огурцы и прочее. Вот и приходилось хозяйкам варить щи из крапивы и печь лепешки из лебеды (сам съел немало). То есть: вместе с летом приходила в избу и еда.
Во вторых: по неудобьям и овражкам делили на покосы луговину, где вечерами (после работы на колхозных полях, а отнюдь не в светлый день!) каждый мог набрать серпами сена для своей кормилицы.
А кормилицей крестьянской семьи в те времена была, естественно, корова. На нее молились, ее берегли пуще глаза, ее кормили как родного ребенка. Ибо кроме молока, творога и сметаны буренка давала крестьянской семье еще и немножко денег. Ведь молоко можно было продавать на городском рынке – в данном случае в Казани.
Однако сделать это крестьянке было совсем непросто. И не потому что, скажем, от нашей деревни до ближайшей на Волге параходной пристани Ташевка насчитывалось десять верст – и два ведра топленого молока на коромысле надо было тащить на своих плечах …
Нет. Совсем иная причина делала почти невозможной обрести немножко денег крестьянской семье за счет продажи молока на рынке. Причина – уже вышеупомянутая – беспаспортность колхозного люда.
Да – не считала советская власть колхозника полноправным гражданином великой страны; находился он у нее на положении крепостного. То есть: без разрешения «барина» – начальника, без соответствующей справки из колхоза удалиться за пределы районной территории ни мужик, ни баба не могли. Хоть без молока, хоть с молоком.
Как сейчас помню: налаживали люди тайные тропки, чтоб за околицу вырваться. Так нет: глянь, уже сидит возле нее бригадир, поигрывает веточкой и увидев женщину с коромыслом на плечах, ласково так вопрошает:
– И куда же ты, Катерина Васильевна, путь держишь?
Женщина ставит ведра на землю, мнется и так, и сяк:
– Да вот к сестре в Ежовку бегу, гостинца племяшам тащу…
– Ай и племяши у тебя обжорные! Давай-ка назад поворачивай!
И со слезами на глазах тащит баба молоко назад… А бывало, в сердцах и оба ведра выльет на землю. Случалось и иначе – прогуляется молодайка с бригадиром в недалекую лесополосу – и бодренько на пристань бежит. Все так же без паспорта – но с молоком на плечах.
И в силу таких «заградительных» обстоятельств был большой спрос у крестьянок на мою маму. Она же – супруга свободного гражданина, у нее паспорт за пазухой! Ее бригадир на околице не остановит! И потому прибегали бабы под вечер к нам, предлагали сделку:
– Мы тебе, тетя Аля, по дворам молочка натопим – а ты уж снеси до базара и продай…Десятину себе возьмешь.
Как не принять такое предложение? У мамы семеро по лавкам, их к школе одеть-обуть надо… И бегает моя мамуля, свободная женщина самой свободной страны на планете, взад- вперед по маршруту, взад – вперед по маршруту Маматкозино – Ташевка- Казань, молоко крестьянское продает за десятую часть вырученного дохода.
Бегает по маршруту топленого молока.
И разве только при продаже молока был колхозный крестьянин бесправен? Лошадь держать он права тоже не имел – и вскапывал свой огород исключительно лопатой. Две коровы завести – упаси боже, никак нельзя! В лесу на дрова мог подбирать только сучки – и то под строгим надзором лесника. Отправить ребенка в город учиться? Можно – если согласится правление сельхозартели…
И сколько своих Кулибиных недосчиталась страна из-за того?
Но вот разнарядки на лесоповал или по отправке парней в «ремеслуху» исполнялись безукоризненно. Попробуй не выполни! Стране нужен лес, стране нужны слесаря, токари, фрезеровщики и прочий рабочий люд. При любой заминке с отправкой «рабсилы» тут же явятся уполномоченные райкома ВКП(б) или НКВД – и так далее…
Так было – и этого из истории не убрать. И когда я слышу призывы «вернуть Сталина» или стенания по прекрасному прошлому, я думаю с ужасом: неужели эти люди все забыли? Неужели они хотят возвращения прошлого? Или хотя бы возможности такого возвращения? А!?