Жан Миндубаев.

(Из записных книжек.)

Замечаю, что  пышнословие  и хвастливая суета   снова заполняют  нашу жизнь…

Вот   некое эссе  широко известного в свое время ульяновского поэта  Пыркова, руководившего  как помнится,  местными  писателями-членами СП СССР.

И вот что (ЧТО!) он выдал  однажды…

Полюбуйтесь  этим «блеском» мысли и чувств…

Как  строки прекрасной поэмы…

(Журнал «Волга», 1982, №12.).
«…Волны медового запаха от разомлевших на солнце трав накатывают в полдень от подгорья, разливаются по площади. Лестница, ниспадающая к штормовой Волге с откоса, разогретые торопливые тропинки ведут в тенистые аллеи парка Дружбы народов. Бросишь взгляд с бровки Венца – вот он, все это зеленое, вольготное крутогорье, где такое изобилие цветов – кажется, радуга упала на землю!..

Ведущий клуба – Жан Миндубаев.

«В туманной дали не видно земли…

Куда мы опять забрели?»

 ***

Жан Миндубаев.

И  как жить будем?

   Только что прочитал  размышления   ученого мужа  (профессора НИУ ВШЭ )  о том, как мы будем жить после  завершения  пандемии коронавируса  (если она завершится – Ж.М.)  Размышления —  как и положено ученому человеку — филосовски-многозначительны, политически выверены, осторожно прогнозируемы.

 …Тема профессорских размышлений  такова : что произошло с нами в связи с вирусом – и что  ожидает нас за порогом пандемии  — и что   надо бы делать  нашим верховным властям для того  чтобы  Россия  зажила как-то по другому, иначе чем она жила до пандемии?

Жан Миндубаев.

…Двадцать первый век породил в людях невероятную «..охоту к перемене мест..» ( как писал Пушкин). Конечно, людям всегда было присуще желание попутешествовать, повидать мир, познать жизнь и обычаи иных стран и племен.

Но –как правило- возвращение в родные края, неизбывная память о них, устремленность именно там что-то изменить к лучшему всегда сопровождали жизнь человека…

Но наше время что-то поменяло. Ныне народец- особенно молодой и неразумный- как-то быстренько хочет найти то местечко на планете, где ему без особых усилий сразу будет и хорошо, и сытно, и «кошерно».

Но бывает ли так? И  это уж очень хорошо?

Сильно, очень сильно поднадоели темы войны, бодрых маршев, бесконечных равнений, совершенствований, поправок и направок, уточнений и поздравлений… Впечатление порой такое, что какая-то фабрика где-то массово производит нечто гутаперчевое, похожее на человеков…
Потому окунемся-ка в поэзию. Пройдемся рощами и лесочками стихов Евгения Бодунова, послушаем шелест листвы, птичьи голоса, полюбуемся летними цветочками и лазурью небес…
Проще — прикоснемся к простой и недолгому — увы! — человеческой жизни на этой, еще не до конца искалеченной нами Земле…

Если вы спросите меня, какое оружие на войне самое страшное, я, не задумываясь, отвечу: мины, которые устанавливаются в земле, противотанковые и противопехотные. Коварнее и ужаснее оружия не было, нет, да, по-моему, никогда и не будет!.. Самолет
противника бросает бомбу, ты ее, эту точечку, прекрасно видишь, за несколько десятков секунд, можешь определить, рассчитать, где она упадет, и даже спастись, если бомба не свалится тебе прямо на голову! Стреляет в тебя тяжелое фашистское орудие, ты сначала слышишь хлопок, что-то вроде «Пук!», и потом шелест и свист приближающегося снаряда. Тоже есть несколько секунд поразмыслить над смыслом бытия. Мина же, спрятанная в земле, таких возможностей не дает: она бьет мгновенно, из- за угла, а это страшно вдвойне!

Противотанковая мина разваливает на части корпус танка, отбрасывает его башню на сотню — другую метров, танкисты погибают мгновенно. Человека такая мина рвет на куски. Противопехотная мина значительно слабее, она, как топором, перерубает солдатскую голень, и он вояка, он не страшен противнику, что, как говорится, и требовалось доказать! Минные поля покрывали подходы к переднему краю фашистов, да и мы страховались таким же образом. А отступая, немцы минировали все, что только возможно: брошенное оружие, землянки и блиндажи, аккордеоны и бутылки с вином, куклы и игрушки, и даже своих раненых. Двигаться вперед можно было только по проверенным саперами тропика шаг вправо-влево почти всегда вызывал взрыв, от которого падал и стонал от боли не только невезучий солдат, но обреченно вздрагивали все, кто шел с ним рядом

Эстонская деревушка, год 45-й… Фашисты отступили, еще вчера оставили ее. На тропинке вдоль улицы лежит половина немецкого офицера. Именно половина, я не оговорился! Верхняя часть туловища по пояс: ног нет, и куда они делись, понять нельзя, вокруг чистая сельская улочка. Немец в каске, в мундире, затянут портупеей, на груди — разноцветные орденские планки. Трудно понять, как и чем разрубило беднягу, ни крови, ни обрывков внутренностей не видно. Проходит день, проходит два, лежит половина человека… Мимо, в обход, уже протоптана тропинка. Я пару раз подходил, пытался разглядывать эту «гордую» человеческую половину, потом отходил задумчиво. Долго на это не мог смотреть, а под каску немцу заглядывать тем более не хотелось…

На третий день старшина привел какого-то гражданского эстонца с лопатой, тот зарыл полутруп. Для жены или матери немецкий офицер пропал без вести: никто так и не узнает, когда, где и как погиб этот человек…

Лев Захарьин.

«Что было, то было…»

(Главы из документальной повести)

БОЛЬ НЕ ПРОХОДИТ…

В 1966 году в нашей стране побывал экономический советник правительства Франции Алекс Москович. Человек немногословный, думающий, он внимательно наблюдал нашу тогдашнюю действительность, хмурился и, уезжая, заметил:

«…Я учился, воевал… В Москву приехал только в 1966 году и, честно говоря, был поражен! Вы не обижайтесь, но я тогда всем задавал вопрос, на который сам не находил ответа: как этот, простите, бардак мог победить немецкую организацию?! А уж я-то знал немецкую армию, всю войну с ней воевал, командовал батальоном парашютистов, работал в разведке. Может быть, причина в том, что в каждом звене советской военной структуры были люди, наделенные правом расстрела?..» («Известия», 27 января 1990 года).

 От ведущего.

Больно и горько листать страницы книги Льва Захарьина  «Что было, то было…»

      Казалось бы: речь идет о самых обычных буднях войны, о каждодневных опасностях и поблемах фронтовго бытия, о той жизни, которой жил каждый из десятков миллионов солдат Советской Армии вставшей на пути врага……

Но сколько в этих страницах суровой правды, сколько незаметных и даже вроде бы не самых главных примет — которые весьма важны — а порой даже являются определяющими в нечеловеческих буднях Войны…

Читайте, вдумывайтесь, размышляйте о цене нашей Победы.

От ведущего.

Июнь… Время белых ночей. Дни богини Юноны, покровительницы браков и рождения. Волшебная пора травоцвета. Все это сказано о самом светлом, самом солнечном месяце-июне…О самых светлых мечтах и надеждах человека.

И этот же месяц у нас, в России это месяц страшной беды имя которой — война… Та жуть, которая началась в июне 1941-го, длилась четыре года, принесла нам неисчислимые страдания, миллионы жертв – и завершилась семьдесят пять лет тому назад нашей Победой….

Двадцать лет тому назад ульяновский радиожурналист Лев Захарьин подарил мне свою книгу. Она называлась простенько, без всяких выкрутас и претензий на оригинальность: «Что было-то было». Но уже самые первые страницы ее уводили читателя в мир такой суровой правды и честности что от нее щемило сердце и прерывалось дыхание…

Это была книга о войне и о человеке в ней.

Симбирский дневник.

(Сермяжная повесть).

Должность  на время.

1.

После взбудоражено- деятельного Геннадия Колбина “на руководстве” области оказался Юрий Григорьевич Самсонов (1987-1990). Он был из местных. Родился в селе, затем работал на автозаводе, закончил Московский автодорожный институт. Руководил большим оборонным предприятием.

Как “первое лицо” области Юрий Самсонов шел тем путем, который начертал его предшественник. Продолжал антиалкогольную политику, которая, впрочем, быстро сошла на нет вместе с первыми ростками капитализма. Конечно, Юрий Григорьевич еще старался “крепить идеологическую основу” существования советского общества и государства. То есть: выдвигал, поощрял, наказывал, исключал преданные КПСС “кадры”; продолжал “курировать” затеянные Г. Колбиным начинания: строительство нового корпуса университета; создание (на пустом месте) грандиозного Центра микроэлектроники (который в начале девяностых годов был очень быстро “приватизирован” и растащен); пытался продолжать “подъем сельского хозяйства” — и так далее. Но в стране уже “плескались” волны начатой М. Горбачевым “перестройки” — и медленно но верно гипнотическая сила КПСС истаивала — ибо экономическое положение становилось все хуже и хуже: уже в пять утра люди занимали очередь за куревом; уже обесценивался рубль и обретал эпитет “деревянный”; уже не было мыла в магазинах – и продуктов на рынках. Надвигался на СССР очередной кризис – и впору было каждому думать о собственной судьбе больше, нежели о строительстве коммунизма…

Близится к концу «галерея портретов» о партийных вождях Ульяновской области, с которыми за полвека своей журналистской работы в Ульяновске я  познакомился, посотрудничал, о многом поговорил – и буду уж откровенен! — даже и выпивал изредка по разным поводам…

     И так получалось что познавал я в этом общении не только «официальную картинку» оных личностей — но и их внутреннюю сущность, их мироощущение, их устремленности, их натуры — как  «для публики» — так и для собственного «внутреннего потребления».. 

Портреты получаются не парадные — но (как полагаю) весьма «близкие к оригиналу».

 Ни приукрашивать – ни охаивать провинциальных вождей у меня намерения не было…

 Как говорится: все есть как есть.

Ж.М.

От ведущего.

Календарь подсказывает: надо сделать перерыв в моем сермяжно-тоскливом повествовании о годах «строительства коммунизма» в Ульяновской области. И совсем не потому, что меня утомило описание «достижений и побед» местных правителей – или огорчил оскорбительно-глуповатый отряд кусачих «комментаторов». Нет, совсем нет!

Девятое мая, юбилейный День Победы! – вот что обязывает сменить тему…

Итак, великая война; великие страдания; великое напряжение  нашего народа – и Великая Победа!

Сегодня будем гордиться ею;   славить  ее; ей говорить «Спасибо!»

И всё это – по праву, по чести, по справедливости.

Победа – Слава тебе!

Жан Миндубаев.

Симбирский дневник.

(Сермяжная повесть)

Часть вторая.

Глава 2.

Бодание с дубами.

1.

Название главы бесстыдно ворую у Александра Солженицына. Речь в его почти одноименном очерке, как известно, идет о противостоянии писателя и власти. Нет, точнее так: власти и русской словесности.

К последней я отношу и журналистику. Разумеется, более-менее честную. Ибо еще со времен Радищева и по сию пору – по словам того же Александра Исаевича — тяготит и сковывает нас та «…жестокая и трусливая потаенность, от которой все беды нашей страны» .И — к великому сожалению- большинство из пишущих этой самой «потаенности» — то бишь неправде — как бы присягнули навеки…

Со страху, конечно. Или из личных выгод (и себя тут не исключаю).

От ведущего.

Как-то невежливо и не совсем правильно было бы не отметить сегодня день рождения «Вождя мирового пролетариата» и нашего земляка В.И.Ульянова (Ленина).

Потому предлагаю вниманию читателей «Глагола» уместные сегодня заметки о роли «Ильича» в повседневной жизни Ульяновса и ульяновцев.

Жан Миндубаев.

                                      ***

«Вашим товарищ Ленин, именем…»

Известно, что сказал поэт дальше: думаем, дышим, боремся и живем. Но не только. Именем Ленина в Симбирске еще и порушено многое. Ломали церкви, монастыри, старинные здания — во имя утверждения культа вождя. Но не только вождя. Самым плачевным оказалось… как это выразиться? Скажу так: утверждение примитивно-самодовольного мироощущения, фундаментом которого является причастность к “родине Ильича”. “Мы — земляки Ленина!” И это как бы автоматически наделяло особыми, только Ульяновску и ульяновцам присущими достоинствами; избавляло от любых грехов; любую благоглупость возводило в ранг доблести…

Жан Миндубаев.

Симбирский дневник.

(Сермяжная повесть.)

Часть 2.

 Бодание с дубами.

 Глава первая.

Тройной  портрет “Бабая”.

    1.

     Итак, генсек КПСС товарищ Л.И.Брежнев 16.04.1970 года прибыл в Ульяновск и через четыре часа в тот же день отбыл в Москву. Пустым остался ожидавший его на ночлег гостевой домик и все прочие кропотливые приготовления товарища Скочилова. Нервно-суматошная жизнь местного руководящего бомонда потихоньку стала входить в привычное будничное русло..

«Заботы местного значения»… Они как лежали главным образом на плечах товарища Скочилова —   так и остались лежать… Такая уж должность у него была: всем и всеми повелевать. И какие это были заботы и как их пытался решать товарищ «Первый» — это весьма интересная тема…     

Симбирский дневник.

(Сермяжная повесть),

Глава  шестая.

Лицом к лицу с  Вождем.

1.

Чем  ближе надвигалось 22 апреля 1970 года — тем суматошнее становился Ульяновск. И не только потому что не успевали доломать старое, доделать новое, озеленить, осветить, остеклить — и так далее. В нервный озноб всю руководящую верхушку города и области вгоняла тревожная неизвестность: прибудет на открытие Мемориала и ленинские юбилейные торжества САМ Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев ? Да — или нет?! Или кого-то пришлет?

Чувства на сей счет были двоякие. С одной стороны — какая слава, какая честь Ульяновску и его руководству! Ведь родину Ильича — ни разу за все время его существования — ни разу! не посещал Руководитель Коммунистической Партии СССР! А тут явление самого «Ильича-2»!  Все окрестные областные партийные лидеры посинеют от зависти!

Но с другой стороны… А вдруг приметит высшее око непорядки, упущения, недоработки? И тогда? Бр-р, мороз по коже…

Симбирский дневник.

(Сермяжная повесть).

Глава пятая.

Рабы пера, жертвы тщеславия.

1.

Как  известно, все  газеты СССР — да и  вообще все-печатное ,издаваемое, озвучиваемое  и показываемое — находилось под гнетом так называемого в целях маскировки «Главлита».  На самом деле это была возрожденная в России цензура.  Говоря проще, свободное слово  в стране как бы декларировалось — но на самом  деле находилось под жестоким контролем государственной и партийной властей — то бишь КПСС  и «Главлита».

И  потому  чрезмерно упрекать всех  своих коллег в скудоумии, трусливости или  соглашательстве с властями  не стоит-они жили и писали под суровым надзором — в Конституции страны  положения о свободе слова не существовало.  А руководящие  печатным словом товарищи не имели права выйти за пределы ленинской работы «Партийная организация и партийная литература.»